Натренированный на победу боец

Свиридов сбил по дороге стул, и Витя нечаянно вздрогнул, ему стало неловко, что мы это заметили. Он сидел в белой рубахе с ослабленным галстуком и разглядывал белый телефон, выдвинутый вперед из прочих.

Только здесь окна были свободны от черных занавесок и полны до краев ночью и огнями, окна загораживали щиты из толстого стекла, к щитам, раскинув беспалые руки, в разных положениях прислонились грузные куклы, на которых упражняются борцы, одну куклу нарядили в генеральскую фуражку с золотыми листьями.

На полу, за спиной Губина, посадили еще двух кукол, мы приблизились, и я разглядел: это живые охранники не шевелились.

– Столько света, – прищурился Свиридов, мы усаживались.

Витя равнодушно сказал:

– Пусть видят. – И вперился взором в герб на телефонном диске, изредка колупая его ногтем. – Баранов, прости, ты ждал. Были люди.

Я подумал: нам не встретилось ни души.

– Виктор Алексеич, разреши мне, – сочно начал Баранов, но тут же убавил голос. – Войска сосредоточены. Командование округа отнеслось с пониманием, выделено еще два батальона, они на подходе. Где-то через час разводим приветствующих на улицы, балконы, случайные прохожие, празднующие на площади открытие памятника, посетители раскопок – туда, мне кажется, за глаза хватит трех тысяч. Последними – участников собрания в гостинице.

– Что сейчас?

– Одеваем, повторяем слова. Букеты вяжут. Примут горячую пищу, и разведем. Войскам доводятся приказы. Необученное население охраняется по месту отдыха – им готовим прямую телевизионную передачу.

– Женщин хватает?

– Одеваем по зиме, а зимой, Виктор Алексеич, внешность одинакова, тем более издали, раздадим солдатам платки – сойдет. Виктор Алексеич. Виктор Алексеич!

– А?

– Самолет сел?

– Уже и второй сел – телевидение. Еще триста человек. – Витя услал стражников. – Промнитесь. – Бросил царапать телефон и улыбнулся Баранову. – Так, ты говоришь, многовато у меня охраны?

– Кто сказал? Что за бред?! Кому я так говорил? Я ж за вас вон с какого…

– А думал?

– И не думал! Сердцем матери клянусь! Кто вам такое плетет?

– Ладно. Ты здесь не сидел. Ты не пробовал отвечать за праздник. Здесь у человека отрастает много рук. И все они чуют холод. На моем месте будешь, вот тогда… – Витя перегнулся через стол и ухватил милиционера за локоть. – Вот тогда… Ты… Хе-хе.

Баранов неуверенно подхихикнул, облизнув заблестевшую губу.

– Вот тогда-а… Уж ты… Хочешь? На мое место?! – заливался Витя, выпучил глаза и утвердил: – Хочешь. Немного остается, торопись, а?

– Виктор Алексеич!

– Сейчас так говоришь…

– Хватит! – Баранов чуть не плакал. – Я ж вон с каких с вами. Зачем вы?

– Не приедет. – Витя зевнул и белый телефон задвинул в общий ряд. – У них. Изменилась программа. Уже есть в московских вечерних газетах. Что теперь… Можете подумать. – Губин коряво улыбнулся и добавил: – Но немного.

– А самолеты? – оглушенно спросил Баранов. – Назад?

– Ты их видел? Какие самолеты?!

После этих слов молчали долго.

Витя изучающе смотрел на Баранова. Свиридов заткнул уши кулаками.

– Ну, ну, полно вам, – Витя шутливо насупил брови. – Что скажем народу?

– А что надо сказать народу? – отнял руки от головы Свиридов.

– Что. Ну как – что? Правду, наверное, да?

– Правду. Да… Наверное.

– Ну, сказать правильную речь, – подхватил милиционер, а прапорщик фыркнул:

– Где ж вы видали неправильные речи?

Губин несвободно рассмеялся, вскочил, прошелся, ничуть не выйдя из-за стены, образованной сейфами, и цапнул Баранова за плечи.

– С чего ты взял, что я не пошутил? Может, мне важно глянуть, как себя поведешь?!

Баранов бросился на выход, дернул дверь, Витя хохотал.

– Открой! Сволочь!

– Ся-адь! – весело восклицал Губин. – Пошутил. Он, правда, не приедет. Просто… Смешная вещь. Но я как надо не расскажу. Есть смешные вещи, очень смешные, но их не расскажешь. Сейчас сижу и думаю: объявлю им… Так не поверят! Как доказать? Газету? Газету и здесь напечатают. Подумают, что испытываю, – Витя серьезно спросил: – Видите, как смешно? Плюнул – ну и хрен с ним, завтра не приедет – сами убедятся. А потом понял: нет, не поверят. Подумают, на самом-то деле приехал, а мне для чего-то надо изобразить, что – нет. Я не могу ничего. Одно осталось. У нас уже есть удачный опыт. Поверьте на слово – не приедет.

Баранов отпустил дверь, нашел задом ближайший стул и смежил веки.

– Попросил кинуть нам хотя б министра культуры. Но он в Германии. Как только передумали ехать – я не могу никому дозвониться. Так что? – Витя покраснел и закричал, злобно взглядывая на Баранова: – Что такое?!

Еще раньше я услышал за дверьми возню – женский голос, не удержали – невеста ворвалась, нетвердо, как на высоких каблуках, пошла к Вите, протягивая руку к его лбу.

– Что ты придумал? – На свету огромная, неуклюжая. – На улицах одни солдаты… Меня хватали за руки. Я что, я уже не могу видеть тебя? Мне страшно!

– Кто пустил?! – надсаживался за спину ей Витя. – Уберите это, это! Отставить. – Отстранялся от ее руки. – Вон! Я – маршал республики!