Нация. Грехопадение. Том второй

Впрочем, такой идеологии нельзя было противостоять, поскольку внутри партийно-государственной власти страны находились люди, выступавшие в союзе с «друзьями» СССР, получив от них не только carte blanche[6], но и большие финансовые, интеллектуальные, культурные и технологические ресурсы. Предотвратить этот вселенский заговор было некому. Отсутствие гражданского общества и соответствующих демократических институтов позволяло власти без всякого сопротивления овладеть сознанием людей. Участниками процесса разрушения страны становились всё больше и больше людей. Армия «несогласных» росла с каждым днём, принимая в свои ряды элитные подразделения населения страны: учёных, политиков, творческие союзы и т. д. Дело дошло до того, что система противовесов уже не могла работать в той мере, в какой она должна была действовать, утрачивая своё значение с каждым днём. А это говорило о том, что власть вела страну к новым, неведомым нам общественно-политическим и экономическим отношениям, придерживаясь либеральных ценностей Запада. (Откуда было знать народу, что в отношении величайшей державы мира уже разыгрывается полуколониальная схема и что Горбачёв вместе с США очень тонко и выверенно ведёт нашу страну к геополитической катастрофе?)

Можно задаться вопросом: «Почему же так произошло?»

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо говорить не о советском народе, населяющем СССР и представленном разными национальностями союзных республик, а о русском этносе, поскольку русские являются не только многочисленным, но и де-факто государствообразующим народом.

«Русский народ, – писал в своё время Николай Бердяев, – никогда не был народом культуры по преимуществу, как народы Западной Европы, он был более народом откровений и вдохновений, он не знал меры и легко впадал в крайности; не зная аристократической жизни, русский народ не мог рассчитывать и на жизнь буржуазную, со всей её псевдо-культурой, поскольку никогда Россия не была государством буржуазным. К тому же, в определении характера, русский народ сочетает в себе слишком много как отрицательных, так и положительных начал: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность; жестокость и склонность к насилию; доброта и человечность, индивидуализм, коллективизм, национализм, мягкость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обострённое сознание личности и безличный коллективизм; национализм, самохвальство и универсализм, всечеловечность; эсхатологически-мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт»[7].

Вот и получилось: поманили пальчиком – все и побежали, радуясь, ещё не зная важной истины: чтобы по-другому действовать, по-другому жить и работать, люди должны сначала научиться думать по-другому, они должны изменить кардинально своё мышление, по сути – стать другими. Такова природа человеческого сознания. Но кто бы, как говорится, «подстелил соломки».

Фантастическая активность Горбачёва, его излишняя торопливость в делах порой удивляли. Можно было подумать, что его поддерживала какая-то неведомая сила, идеальная утопическая фантазия, схожая разве что со сказочным героем. Складывалось такое ощущение, что он давно уже не жил своим умом, закрепив тем самым за собой право на некое превосходство, буквально «заражая» всех своими мыслями, своими идеями. Глядя на него, можно было с уверенностью сказать, что он находится под какой-то неведомой нам защитой, настолько уверен он был в своих действиях. Причём речь шла не о реформах, а о новых революционных преобразованиях во всех сферах страны. Такая ответственность вряд ли бы была по плечу одному человеку, тем более что Горбачёв никогда не обладал ни мудростью руководителя, ни вдохновенным созерцанием. Слабый духом, он был обычным посредственным чиновником, чья интеллектуальная серость делала его зависимым от аппаратных заготовок.

Его потребность идеализировать то, что он делал, закрывать глаза на несовершенные, слабые стороны своих поступков уводили его не только от собственной совести, но и духовного достоинства. Признаваться в своих ошибках и своих заблуждениях, выделять главное из второстепенного, именно то, что непосредственно осуществимо, он был не способен. Так он жил не только тогда, когда стал Генеральным секретарём, но и всю свою жизнь, ибо так жить ему было легче, ценя вместо духовной самооценки личное самолюбие и тщеславие. И вот этот человек взял на себя невиданную ответственность по реформированию страны, не обосновав и не выявив её основное звено, цели, задачи перемен, последовательность их решений и, главное, пути их поэтапной реализации. Так мог поступить только тот человек, который чувствует свою защиту извне, зная наперёд, что если что не так, то ему за это ничего не будет. Нетрудно догадаться, под какой защитой он находился.