Итак, политическая (якобинская) идея основана на реализации революционных ценностей через политическое действие. «Устанавливается спонтанное соответствие между ценностями революционного сознания, свободой, равенством, нацией, которая их воплощает, и личностями, призванными осуществить или защитить эти ценности. Более того, подобное соотнесение идей с людьми преобразует ipso facto эти изолированные личности в некое коллективное существо, народ, возвысившийся при этом в своей легитимности до положения единственного деятеля Революции»[101]
. Нация существует в горизонте реализации ценностей революционного сознания через коллективное существо (мы вправе использовать здесь термин Руссо). Центральным для политического сознания становится вопрос о видах и способах действия и распределения власти, т.е. в сущности вопрос о том, кто будет говорить «от имени народа».Единство социального и политического, которое у Руссо обосновывалось теорией «общественного договора», благодаря историкам XVIII — начала XIX вв. становится неким мифическим единством. Общественный договор как бы помещается внутрь истории, чтобы придать легитимность не только власти, но и отношениям между индивидами и абстрактной коллективностью, т.е. нацией. «Нация, — замечает Фюре, — есть то поле, на котором действует история и общественный договор, она одна может обеспечить утверждение и защиту не поддающихся предписанию индивидуальных прав, она хранительница первоначальных отношений, породивших монархию. История — это коллективная память, воссоединение французов с правами нации, иначе говоря, с их собственными правами»[102]
. Такие историки, как Буленвилье и Мабли изображают историю Франции как историю взаимоотношений между королем и нацией. Иными словами, в складывающейся национальной истории связь личности с абстрактным телом нации оказывается вовсе не абстрактной, а вполне конкретной и, кроме того, наделенной историческим измерением.О популярности такой социальной интерпретации национального к концу Старого Порядка, когда вся нация выступала как мифический наследник исторических прав и свобод (бывших ранее монополией дворян), свидетельствует масса брошюр и листков того времени. Об уровне осознания национальной истории говорит также отвержение различных иностранных институтов как непригодных для Франции с точки зрения ее традиций и особенностей. Истории Буленвилье и Мабли приписывают Франции происхождение от договора франков со своим королем. Миф нации закрепляется в исторической науке. Более того, сама история способствует укоренению этого мифа[103]
.Поясняя роль историков в формировании национальной идеи, Ф. Фюре пишет: «Так же, как короли создавали Францию, так и Франция создавала самих королей. В центре рассматриваемых нами понятий стоит двуединство король — нация, две силы, которые не противостоят друг другу, но являются необходимыми условиями законной публичной власти и связаны друг с другом системой соподчинения. Нация — это сообщество людей, одновременно и историческое, и мифическое, гарант общественного договора и всеобщей воли, сокрытой в ночи времен, залог верности первоначалам. И король и нация связаны цепью необходимости, которая принуждает их к сотрудничеству: король — глава нации, но он получает свою власть с согласия последней и может законно править только до тех пор, пока сам подчиняется условиям договора, называемого также конституцией королевства. <...> Став нацией и слившись в едином волеизъявлении, французы, сами того не сознавая, вернулись к мифическому образу абсолютизма, поскольку именно он определяет и представляет социальную совокупность. Медленное движение гражданского общества к власти происходит во имя этого самодержавия, ибо оно является принципом, идентичным самой нации и народу, и имеет свой антипринцип — заговор врагов»[104]
. Таким образом, создается история нации как изначального субъекта исторического процесса, есть предмет творчества историков, которые не просто описывают res gesta, но и создают национальную историю, способствуя формированию национального сознания. Отсюда неизбежно следовало представление воображаемого континуума в качестве действительного, упразднение роли исторических случайностей.Понятие нации было привлекательным для либералов, поскольку ассоциировалось с понятиями свободы, исторического прогресса. Однако они не придерживались отождествления нации с «третьим сословием», поскольку видели в нации все население, объединенное единой историей, нравами, языком, обычаями. Французские либералы (Б. Констан, П.-К.-Ф. Дону, Д. де Траси и др.) пользовались понятием «национальное государство», подразумевая под ним государство, где источником власти служит «общая воля народа». С 1789 г. все революционеры — и Сийес, и Мирабо, и Робеспьер, и Марат — считали «народный суверенитет» единственным источником новой политической легитимности.