Национальный предрассудок. Эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей

И с критическими сочинениями происходит абсолютно то же самое, что и с произведениями искусства: лучшее произведение, единственное, заслуживающее упоминания, – это то, что возникает из живого человеческого опыта. В критической мастерской существуют сотни ярлыков и этикеток, наклеенных снаружи на дверях для удобства проходящих мимо; но критику, который живет в мастерской и расхаживает по ее бесконечным комнатам, про ярлыки и этикетки решительно ничего не известно. Известно ему только одно: чем больше у него будет впечатлений, тем больше он сможет засвидетельствовать; чем глубже ему, бедняге, удастся погрузиться в предмет изучения, тем больше материала он «выдаст». И в этом смысле его жизнь – пример истинного героизма, ибо действует он во благо других. Ему приходится понимать за других, отвечать за других – он всегда должен быть во всеоружии. Он знает, что главное в его деле, помимо успеха в его собственных глазах, зависит от того, сумеет ли он быть неустанно восприимчив, а добиться этого крайне нелегко. Не хочу, впрочем, чтобы у читателя создалось впечатление, будто работа критика тяжела и однообразна, ведь когда есть энтузиазм и любознательность, тяжкий и однообразный труд не ощущается. Всякое призвание достигает своей наивысшей интенсивности, когда входит в соприкосновение с жизнью. Призвание литературного критика связано с жизнью двойными узами: он имеет с ней дело и косвенно, и напрямую; он имеет дело с опытом других, который преобразует в опыт свой собственный. При этом он имеет дело не с опытом податливых вымышленных персонажей, с которыми прозаик всегда договорится, а с толпой несговорчивых авторов, этих непоседливых детей истории. Он обязан изобразить их такими же яркими и живыми, какими прозаик изображает своих кукол, и при этом не может с ними не считаться. Мы не должны слишком строго с него спрашивать, если в картине, которую он изобразил, будет порой отсутствовать необходимая четкость, ведь предмет его изображения непостижим и неблагодарен, и мы, забыв все его огрехи, преклоняемся перед его мастерством, когда написанный им портрет, подобно незаурядным портретам другого искусства, является не копией, но истолкованием.

Бернард Шоу (1856–1950)

Б. Шоу представлен в антологии «Национальный предрассудок» серией очерков «Первая мировая» с театра военных действий Первой мировой войны, а также эссе «Кто я такой», которое стало предисловием к 2-му тому «Автобиографических заметок», составленных по материалам двухтомного издания: Shaw: An Autobiography. Selected from his Writings by Stanley Weintraub. – New York, Waybright & Talley, 1969–1970.

Первая мировая

Война с точки зрения здравого смысла

Когда началась война, я находился в девонском отеле. Мне сообщил о ней утром за завтраком типичный англичанин лет пятидесяти с самой заурядной внешностью. Сначала он с деланым безразличием процедил: «Ничего не поделаешь, придется с ними драться», но затем вдруг рассвирепел и дважды повторил эту же фразу, заменив «с ними» на «с этими свиньями».

Когда объявляется война, мы все сходим с ума. В этот момент нам кажется, что необходимо немедленно что-то предпринять, куда-то поехать. Но что бы мы ни делали, куда бы ни ехали, нам кажется, что и делаем мы не то, и едем не туда. Мы забываем, да и вообще не отдаем себе отчета, что во время войны убийств и разрушений немногим больше, чем в мирное время, что их и без войны хватает.

Понять, чем вызваны резкие колебания в общественной атмосфере военного времени, можно лишь в том случае, если постоянно иметь в виду, что рядовой член общества не в состоянии оценить истинные масштабы войны. Он даже не представляет себе, что такое бой, не говоря уж о целой кампании. Жителям пригородов война казалась не более чем пригородной перепалкой, а рудокопу и землекопу – серией штыковых боев между немецкими и английскими чемпионами. У многих из нас гигантские масштабы войны просто не укладывались в голове, и вести с фронта воспринимались как железнодорожная катастрофа или кораблекрушение.