Национальный предрассудок. Эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей

Отдаю себе отчет в том, что моя точка зрения особым оптимизмом не отличается, – но ведь то, что происходит, согласитесь, оптимизма и не внушает. Чтобы несколько поднять настроение читателя, скажу, однако, что есть на свете места, где ситуация не столь безысходна. Одним из таких мест является Париж. Обычай сочинять рецензии наспех, как придется, укоренился у французов не столь глубоко, как у нас, а потому французская критика, на мой взгляд, выглядит не в пример более достойно. Искусство критика считается у французов одним из самых сложных, тонких и редких, и материал для критика является соответственно предметом тщательного и взвешенного отбора. Допускаю, что французские критики пишут об отобранных книгах далеко не всегда справедливо, зато отбирают они их безошибочно. Во Франции издаются сотни книг, которые проходят незамеченными, и тем не менее издателями французы являются куда более искусными, чем мы. Во Франции отдают себе отчет в том, что низкопробным книгам нечего сказать критику, что они не имеют никакого отношения к литературе и что если критик настоящий, то он никогда не станет читать их и ни под каким видом не согласится их обсуждать. Для него такие книги не представляют ни малейшего интереса. Критик во Франции, как говорится, ne se dérange pas[405] на такие мелочи. С другой стороны, никто не станет отрицать, что если французский критик берется за дело, преуспеет он больше, чем наш. В целом чутье у него более тонкое, чем у нас. Наша же бесчувственность в применении к столь чувствительному предмету, бесчувственность, к которой давно бы пора привыкнуть, не может не удивлять. Мы обращаемся с литературой по-свойски, входим и выходим из нее, точно из здания вокзала – так, словно она есть самое легкое и доступное из искусств. На самом же деле, литература – искусство наиболее сложное и наименее доступное. Критическое чутье – вещь необычайно редкая, набором качеств, этому чутью способствующих, владеют лишь единицы. Это драгоценный и редкостный дар, а потому даже невозможно представить себе, что он переходит из рук в руки; достаточно постоять час за прилавком лавочки, зовущейся периодическим изданием, чтобы убедиться, что за товар здесь платят фальшивой монетой. У нас слишком много мелких начетчиков – а между тем сам я не только не ставлю под сомнение пользу критики для литературы, но убежден: роль, которую играет критика, может быть исключительно благотворной, когда она черпает свои доводы из глубоких источников, когда сочетает в себе опыт и проницательность. В этом случае критик является истинным подспорьем художнику, его факелоносцем, толкователем, братом. Чем точнее подмечен авторский стиль, чем четче задано литературное направление, тем большее удовольствие доставит нам критическая статья. Когда думаешь о том багаже, что необходим для свободного полета мысли, критический ум превозносишь до небес; когда рисуешь себе трогательную фигуру критика, вооруженного с ног до головы любопытством и сопереживанием, поневоле влюбляешься в этот образ. Этот образ сродни благородному рыцарю, до конца верному своему слову. В его рыцарском служении есть что-то жертвенное, ведь в качестве оселка он предлагает себя самого. Отдаться своему делу сполна, раствориться в нем, проникнуться автором настолько, чтобы суметь сказать о нем самое главное, сочетать проницательность со страстностью и выразительностью, быть бесконечно любознательным и неисправимо терпеливым и при этом пластичным, взрывным и внятным, уметь быть снисходительным и одновременно безжалостным – только эти качества критика обеспечат успешному замыслу оригинальность и красоту. Чем критик тоньше чувствует, чем он неугомонней, чем активнее он реагирует, возражает и вторгается – тем больше от него пользы. Ведь в литературе критика – это критик, точно так же как изобразительное искусство – это художник. Не подлежит никакому сомнению, что не искусство изобрело художника, а художник – искусство; не критик был придуман критикой, а, наоборот, критика – критиком.