В данном случае я вовсе не выступаю в роли литературного критика. Речь идет не о литературе. Поэтому политику бессмысленно возражать мне, что, мол, будь у нас великие писатели, он бы читал их. (Возможно, читал бы, а возможно, и нет.) Наше время вообще неблагоприятно для хороших писателей, хотя они у нас и есть. Наша эпоха, по-видимому, просто не может обеспечить великого писателя тем жизненным материалом, какой ему необходим. Разрушительные войны, революции, бесконечные перевороты большой литературе противопоказаны. А текущий в нашем обществе скрытый, но непрекращающийся процесс дегуманизации отрицательно сказывается не только на творчестве великих писателей, но и на художественной литературе в целом. Показательно, что произведения, которые в последнее время пользуются наибольшим спросом, уводят нас в мир ужасов, где гуманность почти отсутствует и человеку по сравнению с техникой отводится второстепенная роль.
Если бы церковники перестали наконец спорить, насколько далеко имеют право зайти юный Тед и крошка Кэт поздним субботним вечером, они могли бы более обстоятельно и серьезно заняться проблемой дегуманизации и отстаивать самобытность и достоинство Человека. (Взять, к примеру, почтовых работников, которые уже готовы упразднить наши адреса, а со временем, может быть, убедят нас отказаться и от имен. Или же обезумевших технократов, которые ратуют за искусственное спаривание посредством компьютеров, хотя компьютерам о необыкновенных, сказочных отношениях между мужчиной и женщиной известно ничуть не больше, чем швейным машинам и пылесосам.) Этот процесс дегуманизации, пусть и более опосредованно, проявляется и в пренебрежении к роману, который сближает нас с людьми, добивается того, чтобы мы жили с ними одной жизнью. Проявляется этот процесс и в излишне документальном подходе к человеку: «Миссис Уютли тридцать четыре года…»
Хочу сразу же оговориться: я совсем не против фактов. Наоборот, они мне даже нравятся, за свою жизнь я провел немало счастливых часов, копаясь в статистических таблицах, выверенных, словно планировка новых городов. Более того, всякий добросовестный писатель должен, мне кажется, иногда изучать цифры и факты. Однако истинным творцам никогда не придет в голову искать в цифрах истину о людях. Именно этой истины и не хватает в рассказе о мистере и миссис Уютли, их троих детях и шестикомнатной квартире. Из этого рассказа мы никогда не узнаем, что же они на самом деле собой представляют, ведь мы не воспринимаем их живыми людьми, нашими братьями и сестрами. Сосредоточиваясь преимущественно на фактической стороне их жизни, мы тем самым держим их как бы на расстоянии, чему только рады наши влиятельные, не склонные к сопереживанию современники, которые предпочитают видеть в них лишенных человеческих черт потребителей, избирателей, представителей различных общественных групп. Я уже говорил, что во всем этом есть какая-то чудовищная ирония, и это действительно так – ведь факты превращаются в вымысел, причем вымысел весьма низкопробный. И наоборот, истинный вымысел, которым мы теперь совершенно перестали интересоваться, приближает нас вплотную к реальным фактам. Те же, кто утверждает, что им нужны факты, поскольку они находятся у власти, отказываются слушать как раз тех людей, которые действительно знают, что за фактами скрывается. Так вот, мода писать о все большем числе людей, но писать о них как бы со стороны, мода обстоятельно рассказывать о миссис Уютли, ее привычках и имуществе, но при этом и словом не обмолвиться о том, что же она за человек, является сама по себе частью процесса дегуманизации, характерного для нашего тревожного времени.
Еще несколько слов, которые предназначаются не столько читателям, сколько рецензентам. Если они и на этот раз сочтут все вышесказанное ностальгическим брюзжанием пережившего свой век эдвардианского джентльмена, то я готов перед ними извиниться. Однако, с моей точки зрения (даже если с годами зрение стало мне изменять), тема, о которой шла речь, представляет первостепенную важность.
Олдос Хаксли
(1894–1963)
Почему не остаться дома?