Кстати, о перечитывании. Перечитал «Брайдсхед»[684]
и пришел в ужас. Оправданий найдется немало: спешка, казармы, затемнение, – но для мирного времени книга не годится. А вот сюжет, по-моему, отличный. Летом сяду переписывать.По возвращении обнаружил Ваш трогательный подарок – «Третьего человека»[685]
. Прочту с огромным любопытством, хотя пьеса мне вряд ли понравится так же, как понравилась книга или фильм. Пожалуйста, не бросайте «Брайдсхед» – уверен, у Вас получится отличный фильм. И не подумайте, что я буду придираться. Я придираюсь к стряпне, теологии, одежде, грамматике и собакам.Дорогой Грэм,
большое спасибо за «Конец одной любовной связи»[686]
– сегодня получил. Не знаю, показывал ли Вам Кэремен мою рецензию. Сквозь сдержанный стиль просматривается огромное восхищение Вашей книгой. Надеюсь – нет, не сомневаюсь, – она будет иметь успех.В конце следующей недели Лаура увозит детей, и я почти месяц буду один. Могу ли надеяться, что Вы скрасите мое одиночество? Обуреваемый воспоминаниями о военном времени, пишу нескончаемый роман из армейской жизни. Очень, кстати говоря, вдохновился, когда прочел, что, по мнению Бендрикса[687]
, 1000 слов в день – результат неплохой. Когда-то мне удавалось писать и 3000 слов в день, да и теперь довожу иной раз счет до 1200. Впрочем, Бендрикс, подозреваю, пишет лучше меня.В Америке, когда человека посвящают в духовный сан, он получает предложение от страховой компании застраховаться на случай лишения сана. Что ж, в этом, судя по всему, есть смысл.
Ронни Нокс[688]
предлагает Вам сюжет: благородный священник берет на себя чужие грехи, чтобы помочь нуждающимся.Так приезжайте же, если лежит душа.
Дорогой Грэм,
<…> жаль, что наш с Вами февраль на Капри не состоялся. С Рождества меня преследуют такие сильные боли, что еду погреть старые кости в другое место (На Сицилию. –
Ни минуты не сомневаюсь, что Ваш текст ужасно извратили. Говорить по душам с журналистами – безумие. Американцы конечно же трусы. Они, почти все, потомки негодяев, которые из страха перед военной службой сбежали от своих законных монархов. Хорошо, что Вы вбили им это в голову. Но какой-то безумный репортер заявил, что Вы сказали, будто католическая вера запрещает правителю нанимать шпионов для выявления потенциальных бунтарей. За такое и под суд отдать могут. Этот же репортер написал, что, на Ваш взгляд, демократия совместима с католицизмом. Такая точка зрения, может, и не подсудна, но очень вредна.
Кончил книгу, которую писал[690]
. Не получилась. Разумеется, все писатели пишут плохие книги, но сейчас, именно в это время, мне обидно. В ней есть несколько отличных фарсовых сцен – но только на первых страницах. Дальше – скучно. Что ж, такой была война. <…>Дорогой Грэм,
Ваше письмо очень меня согрело. Спасибо большое.
Когда Вы возвращаетесь? Что-то давно мы не виделись.
Завершается сорок девятый год моей жизни. А Ваш только начинается. Говорят, впереди – критический период, который скажется на всей последующей жизни. Это был год дружеских потерь. И не из-за смертей, а из-за жизненных передряг. Наша с Вами дружба началась довольно поздно. Дай Бог, чтобы продолжалась.
Пожалуйста, оставьте мне билеты на Вашу премьеру. Буду громко аплодировать и кричать: «Автора!»
Не скрою от Вас, мне показали Ваше письмо про Чаплина в «Нью стейтсмен»[691]
.Если Кэтрин еще на Капри, большой ей от меня привет.
с тех пор как Вы показали мне письмо Великих Инквизиторов[692]
, мое негодование только растет. Письмо это столь же бессмысленно, сколь и несправедливо – злостное извращение благородной книги.Вы хотите, чтобы почитатели «Силы и славы» подняли свой голос в защиту романа? Я готов и буду рад. Не думаю, впрочем, чтобы в Вашем положении следовало бы (следует?) прибегать к подобным мерам. Знаю, у Вас есть самые лучшие духовные наставники; мне же, человеку непосвященному, казалось бы, что сейчас слово за инквизиторами. Вы ведь не обращались в Церковь за одобрением. Их дело рекомендовать внести в роман изменения и тем самым выставить самих себя на посмешище. На то, чтобы написать свое первое письмо, у них ушло четырнадцать лет. У Вас на ответ уйти должно столько же.
Но если Вам кажется, что публичный протест все же необходим, можете на меня рассчитывать.
Дорогой Грэм,