Граница – это больше, чем таможня, чиновник, проверяющий ваш паспорт, солдат с ружьем. Там, по другую сторону границы, вас ожидает новый мир, и с жизнью сразу что-то происходит, как только вам проштемпелюют паспорт и вы, ошеломленный и безгласный, оказываетесь среди менял. Тот, кто отправился на поиски красот природы, воображает себе дивные леса и сказочные горы; романтик думает, что женщины в чужом краю красивее и сговорчивее, чем дома; несчастный верит в новый ад, а тот, кто путешествует в надежде встретить смерть, ждет, что она его настигнет на чужбине. Здесь, на границе, все как будто начинается сначала, она сродни чистосердечной исповеди – счастливый краткий миг душевного покоя между двумя грехопадениями. О смерти тех, кто умер на границе, обычно говорят: «счастливая кончина».
Лавки менял составляют в Ларедо целую улицу, сбегающую вдоль холма к мосту, принадлежащему двум странам; по другую его сторону, в Мексике, они ползут вверх на холм точно такой же улицей, только чуть погрязней. Что побуждает путешественника остановиться перед тем или иным менялой? Одна и та же цена на доллар была выведена мелом на всех лавчонках, спускавшихся к небыстрым бурым водам реки: «1 доллар – 3 песо 50 сентаво». Турист, должно быть, выбирает менялу по его физиономии, но тут и лица были одинаковы – лица метисов.
Я думал, что подсяду здесь в попутную машину, что в Мексику течет поток автомобилей с американскими туристами, но их тут не было совсем. Казалось, жизнь давала себя знать лишь в виде громоздившейся у волнореза кучи пустых жестянок и истоптанных ботинок, из-за чего самого себя ощущаешь чем-то, что вынесло волной на берег. В Сан-Антонио меня уверили, что в Ларедо легко найти машину и перебраться на другую сторону; таможенный чиновник, чья будка находилась рядом с въездом на мост, сказал, что это правда, он знает совершенно точно, что из Сан-Антонио поедет мексиканец «на роскошной немецкой машине» и он конечно подвезет меня до Мехико за два-три доллара. И потому я ждал и ждал, а мексиканец все не появлялся, не думаю, что он вообще существовал на свете, хотя не знаю, кому я здесь был нужен, ведь это мое прозябание не приносило денег никому из местных.
Каждые полчаса я спускался к реке и глядел на Мексику. Казалось, там все было так же, как и здесь: лавки менял, взбегавшие на холм под жарким солнцем, кучка людей, собравшихся у въезда на мост, намытые водой наносы у другого волнолома. Наверное, эти люди говорили: «Из Монтеррея в Нью-Йорк едет американец в роскошной немецкой машине, он и подбросит вас за два-три доллара», а кто-то вроде меня стоял в Рио-Гранде, смотрел на лавки с нашей стороны и думал: «Там, за мостом, лежат Соединенные Штаты», и поджидал несуществующего путешественика. С таким же чувством человек глядит на собственное отраженье в зеркале.
Я говорил себе, что за мостом находятся великие надгробия истории: Чичен-Итца, Митла, Паленке[697]
– всё то, чем Мексика притягивает археологов; яркие пледы, сомбреро, серебро из Таско, манящие туристов; реликвии Кортеса и конкистадоров, которые так интересны историкам; фрески Ороско и Риверы ждут искусствоведов, а бизнесменов привлекают нефтяные скважины Тампико, серебряные рудники Пачука, кофейные плантации Чьянас, банановые заросли Табаско. Все говорят, что в Мексике за доллар можно купить много всякой всячины. <…>Вы быстро привыкаете к тому, что в Мексике вас всюду ждут разочарования. Так, в городе, который показался вам прекрасным в сумерки, при свете дня видна разруха, дорога неожиданно кончается, погонщик мулов так и не приходит, великий человек при знакомстве цедит слова, и вас так утомляет долгая дорога, что, наконец добравшись до прославленных руин, вы не способны ими любоваться. <…>
Петушиный бой
В воскресный полдень на арене для корриды давали представление родео, но для хорошей труппы в казне у штата не сыскалось средств. Щедро украшенные места для почетных гостей были пусты. Казалось, в Сан-Луисе все делалось вполсилы, и город жил, косясь все время на дорогу в Лас-Паломас (но и при таком косоглазии нетрудно было многое приметить: проехала машина губернатора Техаса, которого почтили праздничным обедом, промчался в горы распаленный, покрытый пылью и набитый деньгами американец, и даже главный шпион ничтожного, гонимого Родригеса тащился в ту же сторону), все совершалось здесь под знаком близившегося мятежа.