Национальный предрассудок. Эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей

И действительно, приосанившись, он принялся со строгим видом выяснять у моряка, когда это его угораздило получить увечье, сделавшее его непригодным для службы отечеству. На что моряк не менее заносчиво отвечал, что служил офицером на военном корабле и потерял ногу в морском бою, защищая тех, кто в это время бездельничал на суше. При этих словах вся спесь моего друга исчезла без следа, больше вопросов он задавать не стал и, по всей видимости, думал теперь лишь о том, как бы незаметно сунуть моряку милостыню. Сделать это, однако, было не так-то просто, ибо он должен был изобразить справедливый гнев и одновременно с этим облегчить участь моряка, а заодно и собственную душу. А потому, бросив свирепый взгляд на связку щепок, болтавшихся у моряка за спиной, мой друг полюбопытствовал, по какой цене тот продает лучину, и, не дождавшись ответа, ворчливым тоном заявил, что готов заплатить за нее шиллинг. Поначалу моряк удивился такому предложению, однако вскоре сообразил, о чем идет речь, и, сбросив вязанку с плеча, сказал: «Вот, мистер, получите все, что есть, – и мое благословение в придачу».

Не могу передать, с каким победоносным видом продолжал путь мой друг со своей покупкой. По дороге он стал уверять меня, что «прохвост» наверняка щепки украл, – иначе он ни за что бы не согласился уступить их и за полцены. Сообщил он мне также, с какой целью можно лучину использовать, долго объяснял, насколько выгоднее не совать свечи в камин, а зажигать их от лучины; утверждал, что если бы не соображения выгоды, то он скорее отдал бы этим бродягам собственный зуб, чем деньги. Уж не знаю, сколько времени длился бы этот панегирик бережливости и вязанке щепок, не обрати Человек в черном внимание на еще одно явление, куда более печальное, чем два предыдущих. Женщина в лохмотьях с двумя детьми, одним на руках, другим на спине, пыталась петь баллады, однако выводила их таким дребезжащим, срывающимся голоском, что трудно было сказать, поет она или плачет. Желание помочь несчастной, которая, несмотря на свой отчаянный вид, не могла не вызвать улыбку, было, вероятно, столь велико, что мой друг, разом прервав свой пылкий монолог и напрочь забыв про ту роль, какую призван был исполнять, тут же, при мне, сунул руки в карманы, чтобы дать бедняжке денег… Каково же было его смущение, когда он обнаружил, что раздал все имевшиеся в наличии монеты двум предыдущим просителям. Страдание, написанное на лице нищенки, не шло ни в какое сравнение с болью, отразившейся на челе моего друга. Некоторое время он безуспешно рылся в карманах, пока наконец лицо его не осветилось неописуемой радостью: за отсутствием денег он вручил бедной женщине… вязанку щепок ценой в один шиллинг.

Светский лев

Человек по натуре замкнутый, я вместе с тем люблю веселое общество и пользуюсь любой возможностью, чтобы отвлечься от дел. Вот почему я часто оказываюсь среди людей и, где бы ни продавалось удовольствие, всегда являюсь его покупателем. В людных местах, никем не замеченный, я со страстью отдаюсь легкомысленной серьезности толпы, кричу, когда кричит она, и осуждаю то, что вызывает ее осуждение. Известно ведь: ум, на время опускающийся ниже своего уровня, способен на невиданные взлеты, и наоборот, первыми отходят от дел те, кто ревностнее других в них участвуют.

Недавно, воспользовавшись прекрасной погодой, мы с приятелем отправились вечером на гулянья, проходившие неподалеку от города. Слившись с толпой, мы любовались красотой тех, кто был красив, или же нарядами тех, кому, кроме нарядов, похвастаться было нечем. Некоторое время мы шли в череде других гуляющих, как вдруг мой спутник замер, потом схватил меня под руку и поспешно увел в сторону. По тому, как быстро он шел, как часто оборачивался, я сообразил, что он хочет избежать встречи с кем-то, кто следовал за нами. Мы свернули направо, потом налево; мой друг прибавил шагу, однако человек, от которого мы пытались скрыться, не отставал, более того – с каждой минутой к нам приближался, и в конечном счете мы решили, что, раз встреча неизбежна, разумнее всего будет остановиться.

Вскоре наш преследователь действительно догнал нас и обратился к моему спутнику с фамильярностью старого знакомого.

– Мой дорогой Чарльз, – вскричал он, энергично тряся руку моего друга, – куда это ты запропастился? Я уж решил, не отправился ли ты в деревню ласкать жену и сажать цветочки.

Пока мой друг ему отвечал, я внимательно рассматривал нашего нового спутника. Шляпа лихо сдвинута набекрень, лицо бледное, худое, нос хищный, вокруг шеи широкая черная лента, на груди пряжка из стекла, сюртук оторочен темным шнуром, на боку шпага с черным эфесом, чулки шелковые и, хоть недавно и стиранные, от времени пожелтевшие. Внешность его так меня поразила, что до моего слуха донеслись лишь самые последние слова моего спутника, который высоко отозвался о вкусе мистера Тиббса, равно как и о его цветущей внешности.