– Будет тебе, Чарльз, – воскликнул господин в шляпе набекрень по имени Тиббс. – Если только ты меня любишь, умоляю – ни слова больше. Ты же знаешь, лесть мне претит! Хотя, должен сказать, от дружбы с великими мира сего внешний вид только выигрывает, да и оленина полнит… Право же, великих я презираю не меньше вашего, но ведь и среди них найдется немало честных людей. Не понимаю, к чему ссориться с одной половиной, если другой не хватает хороших манер… Будь все они такими же, как лорд Мадлер, один из самых добропорядочных людей на свете, я бы и сам находился в числе их почитателей. Вчера ужинал у герцогини Пикадилли. Был там, кстати, и лорд Мадлер. «Нед», – говорит он мне. «Нед, – говорит, – а ну признавайся, с кем это ты вчера вечером развлекался?» – «Развлекался, милорд? – недоумеваю. – Право же, вы что-то перепутали – вчера я весь вечер просидел дома. Вам ведь известен мой принцип, сэр: не я ухаживаю за женщинами, а они за мной. Я веду себя с ними, точно хищник со своей жертвой: сначала замру – а уж потом совершаю роковой прыжок».
– Ах, Тиббс, счастливый же ты человек, – вскричал мой спутник с выражением неизъяснимой жалости. – Вращаясь в высшем обществе, ты стал, надо надеяться, не только лучше понимать жизнь, но и больше получать от жизни, верно?
– Получать от жизни? Вот именно, лучше не скажешь… Но не будем об этом… то секрет… Пятьсот в год для начала… Лорд Мадлер не даст соврать. Его светлость вчера посадил меня к себе в карету, и мы ужинали за городом tête-à-tête; только об этом и говорили…
– Вы, вероятно, забыли, сэр, – перебил его я. – Минуту назад вы сами сказали, что вчера ужинали в городе.
– В самом деле? – сухо отозвался Тиббс. – Что ж, раз сказал, стало быть, так оно и было. Ужинал в городе – ну да, теперь вспомнил, я действительно ужинал в городе, но и за городом ужинал тоже. К вашему сведению, джентльмены, я ведь ужинаю дважды. Последнее время ем, поверите ли, за пятерых. Расскажу вам по этому поводу забавную историю. Обедаем мы узким кругом у леди Грогрэм… Та еще, доложу я вам, штучка… но не будем об этом… Так вот, ставлю, говорю, тысячу гиней, что… Кстати, дорогой Чарльз, не одолжишь ли мне полкроны на день-другой… Когда в следующий раз встретимся, непременно мне напомни, а то я ведь забуду, как пить дать забуду.
Когда он нас покинул, разговор, естественно, зашел об этом удивительном персонаже.
– Его платье, – воскликнул мой друг, – не менее диковинно, чем его поведение, сегодня он в лохмотьях, а завтра будет в шелках. Если он и знаком со знаменитостями, про которых говорит с такой фамильярностью, то весьма поверхностно, уверяю вас. В интересах общества, а возможно, и в его собственных Небеса обделили его богатством. Все вокруг видят, как он нуждается, и только он один считает, что нищета его скрыта от людских глаз. Он приятный спутник, ибо умеет льстить, и собеседник прекрасный тоже, хотя хорошо известно, что в конце разговора он обязательно посягнет на ваш кошелек. Пока юные годы не противоречат его легкомысленному поведению, он еще может кое-как сводить концы с концами, но вот наступит старость, несовместимая с шутовством, и тогда, покинутый всеми, он вынужден будет провести остаток жизни приживалом в какой-нибудь богатой семье, которую сам же когда-то ненавидел. В этой семье суждено ему доживать свой век, вызывая всеобщее презрение, шпионя за слугами и исполняя роль пугала, коим стращают расшалившихся детей.
Национальные предрассудки
Член бродячего племени смертных, я большую часть времени провожу в тавернах, кофейнях и других публичных местах, а потому имею возможность наблюдать нескончаемое разнообразие человеческих типов, каковые, с точки зрения человека созерцательного, вызывают куда больший интерес, чем все курьезы искусства и природы вместе взятые. Во время одной из таких прогулок я по чистой случайности оказался в компании полудюжины джентльменов, которые горячо спорили о политике, и, коль скоро голоса их разделились поровну, в качестве третейского судьи был приглашен я, после чего мне, естественно, пришлось принять участие в дальнейшей беседе.
Разговор среди прочего зашел о характере европейских народов, и тут один из джентльменов, сдвинув шляпу на затылок и приосанившись так, словно в нем одном сосредоточились все достоинства английской нации, заявил, что голландцы – это шайка корыстных негодяев, французы – льстецы и лизоблюды, немцы – пьяные болваны и гнусные обжоры, испанцы – заносчивые и угрюмые тираны и что англичане превосходят все остальные народы отвагой, благородством, стойкостью и всеми прочими добродетелями.
Сие глубокомысленное замечание встречено было одобрительными улыбками всех присутствующих – всех, кроме вашего покорного слуги, который, подперев голову локтем, изобразил на лице глубокую задумчивость, всем своим видом давая понять, что размышляет о чем-то, никакого отношения к делу не имеющем, в надежде тем самым избежать неприятной необходимости объясниться…