Национальный состав Красной армии

Поскольку в оригинале постановления ГКО не раскрывались мотивы руководства страны, решившего сформировать первой именно латышскую дивизию, исходя из совокупности фактов можно предположить, что оно принималось ситуативно, под влиянием ряда частных событий и субъективных суждений, например: под впечатлением относительно активного (на фоне других населяющих Прибалтийский регион народов) участия латышей в первых боях против немецко-фашистских войск[740]; наличия готового кадра комсостава и обученного рядового состава; инициативности и высоких организаторских способностей местных органов власти; исторического опыта латышских частей, первыми оказавших действенную вооруженную поддержку советской власти в период ее становления в начале 1918 г.[741] Возможно, принимался во внимание достаточно успешный исторический опыт службы латышей в Русской императорской армии и самый низкий среди христианских народов империи удельный вес уклонений от призыва[742].

Особенностью 201-й латышской дивизии была низкая гомогенность национального состава (только 51 % военнослужащих являлись этническими латышами), поскольку при ее комплектовании учитывалась прежде всего гражданская, а не национальная принадлежность. Значительную массу личного состава представляли русские, евреи, украинцы из числа уроженцев Латвии[743]. Уже в декабре 1941 г. 201-я латышская дивизия первой из национальных формирований Красной армии была введена в бой. В составе 33-й армии она участвовала в контрнаступлении советских войск на Клинском направлении под Москвой. В тяжелых боях у села Елагино и разъезда 75-й километр части дивизии потеряли до 55 % личного состава, и уже в январе 1942 г. соединение было выведено на доукомплектование.

Вслед за латвийскими властями уже 28 августа 1941 г. в Государственный Комитет Обороны обратились секретарь ЦК КП(б) Литовской ССР А. Снечкус и Уполномоченный ЦК ВКП(б) и СНК СССР по Литовской ССР Н.Г. Поздняков, предложив сформировать добровольческую стрелковую дивизию из коммунистов, сотрудников НКВД, остатков частей 29-го литовского стрелкового корпуса. Важно подчеркнуть, что основной мотив, выдвинутый Снечкусом и Поздняковым, заключался в возможности использовать дивизию «в основном для действий на подступах к Литве и на территории Литвы». Очевидно, имелись в виду казавшиеся еще возможными в эти дни контрнаступление Красной армии и разгром агрессора. Впрочем, допускалось, что «если военная обстановка сложится иначе, то дивизию можно использовать на любом участке фронта»[744]. На бланке письма литовских руководителей И.В. Сталин оставил визу: «Т[оварищ] Берия, погов[орите] с т[оварищем] Щаденко»[745]. Нельзя исключать, что этот же мотив – возможность перехода в контрнаступление и возвращения на территорию Латвии – сыграл свою роль в срочном сформировании 201-й латвийской дивизии.

Наконец, 24 октября 1941 г. к Сталину обратилось руководство Эстонии (секретарь ЦК КП(б) Н.Г. Каротамм и заместитель председателя СНК О. Сепре). Эстонские лидеры сообщали о значительном мобилизационном ресурсе, выведенном из республики (35-40 тыс. человек), которые не принимались в армию, и при этом «подавляющее большинство» не владело русским языком. Также они напоминали о богатой традиции участия эстонцев в боях с немецкими захватчиками, положительной роли эстонских частей в Гражданской войне[746].