Анализ документальной базы показывает, что инициаторами призывов в местностях, где ранее таковые не производились, в большинстве случаев выступали местные власти. Наряду с формированием национальных частей это подтверждало их государственный суверенитет. В этом стремлении местные большевики нередко шли вразрез с мнением военных специалистов, считавших, что общеобразовательный и социальный уровень местных призывников еще не соответствует требованиям службы в Красной армии. Так, 27 февраля 1924 г. ЦИК Узбекской ССР издал постановление об обязательном военном призыве в трех областях республики для формирующихся нацчастей в связи с тем, что добровольный набор не дал необходимого числа желающих служить в армии. Призыв был объявлен, несмотря на отрицательное заключение РВС Туркестанского фронта, считавшего, что призывать узбеков еще рано из-за отсутствия воинского учета населения и негативного отношения местных жителей к военной службе. После жалоб призываемых лиц узбекской национальности Верховным судом СССР было вынесено представление о неконституционности постановления ЦИК УзССР. Однако позднее, 8 октября 1924 г., секретариат ЦИК СССР все же утвердил решение ЦИК УзССР в виде исключения, поскольку призыв фактически уже был осуществлен[885]
. Аналогичный запрос в Президиум ВЦИК осенью 1924 г. поступил и из Киргизского ЦИК[886]. В следующем, 1925 г. «во исполнение воли трудящихся» был проведен пробный призыв среди карелов, якутов, узбеков, казахов, калмыков и бурят-монголов. Призывы оформлялись совместными постановлениями ЦИК и СНК СССР от 21 и 28 августа 1925 г.[887]Пробные призывы проводились именно после настойчивых запросов местных центральных исполнительных комитетов. Например, ЦИК Калмыцкой автономной области принял резолюцию, в которой утверждал, что «калмыцкий народ вполне пригоден к военной службе в кавалерии, а по боеспособности и выносливости ничем не отличается от военнослужащих других национальностей». В связи с этим «устранение калмыков от священного долга службы в армии» предлагалось считать «унижением калмыцкого народа, выделяющим его из общей семьи народов СССР»[888]
. Служба в армии представлялась местным властям важнейшим социальным лифтом, способным вырвать калмыцкий народ из темноты бескультурья и безграмотности. «Условием первостепенного значения [для] увеличения культурности населения, ликвидации азбучной, правовой и политической малограмотности и создания недостающего кадра сознательных, дисциплинированных, подготовленных и честных общественных работников, признать прохождение калмыками военной службы в Красной армии, дающей все эти качества», – утверждалось в постановлении Калмыцкого ЦИК[889].В отдельных случаях, когда призыв в определенной местности считался с политической точки зрения полезным, а местные власти не проявляли инициативы, идея выдвигалась из Москвы, но, «дабы не создавать нежелательных последствий, необходимо провести это как инициативу местных органов»[890]
. Так, например, было с формированием егерского батальона в Карельской трудовой коммуне, лишь недавно добровольно вошедшей в состав РСФСР, «в силу чего возникает опасение, как бы призыв в РККА не был истолкован в сторону лишения национальной самостоятельности»[891].Но чаще всего, если руководство того или иного национального региона не проявляло особой активности по части призыва среди своих сограждан, военное ведомство предпочитало отсрочивать их прием в армию. В своей докладной записке начальник Управления по войсковой мобилизации и укомплектованию ГУ РККА Я.Я. Алкснис отмечал, что в 1924–1925 гг., при допризыве граждан 1901 г. рождения, а также в призывах граждан 1902 и 1903 гг. рождения «вопрос о призыве национальных меньшинств