Нацисты

Сразу после конференции в Берхтесгадене Ютте Рюдигер довелось узнать мнение Гитлера о Шушниге. Ее пригласили на официальный партийный ужин в качестве имперского референта БДМ (союза немецких девушек). Когда фюрер подсел к ней за столик, внимание всех присутствующих переключилось на австрийского канцлера: «Гитлер заметил, что Шушниг напоминает ему коллекционера бабочек – только ботанизирок[8] не хватает». А затем фюрер привел метафору, по его мнению, отражающую взаимоотношения Австрии и Германии: «Я сказал ему, что у нас в рейхе так говорят: “От одного только хорошего двигателя много проку не будет, машина далеко не уедет. Нужна еще хорошая ходовая часть, но и хорошая ходовая часть бесполезна сама по себе”».

Канцлер Шушниг по-прежнему пытался помешать достижению конечной, по его мнению, цели нацистов – подчинения всей его страны. 8 марта 1938 года он объявил о проведении плебисцита, назначенного на 13 марта, где австрийцы смогли бы выразить свое мнение по поводу того, хотят ли они, чтобы их государство стало частью Германского рейха. Под давлением Гитлера Шушнигу пришлось отказаться от этого замысла, однако отношения между странами все равно сделались более напряженными. От Риббентропа фюреру стало известно о том, что Англия не собирается бороться за Австрию, поэтому он решил сосредоточиться на другой задаче – смягчить отрицательную реакцию в близлежащей Италии.

Десятого марта Гитлер отправил с принцем Филиппом Гессенским письмо, в котором объяснялось, что Италии не следует опасаться ничего, какими бы ни были действия рейха по отношению к Австрии; Гитлер обещал, что Бреннерский перевал по-прежнему останется границей между этими двумя государствами. На следующий день принц Филипп Гессенский связался с Гитлером по телефону и доложил о точке зрения Муссолини на вероятное вторжение в Австрию: «Я только что прибыл из Палаццо Венециа. Дуче выслушал все мое сообщение самым дружелюбным образом и шлет вам поклон»²⁰.

Гитлер ответил: «В таком случае передай Муссолини, что я никогда не забуду ему этого. Никогда, никогда, никогда, что бы ни случилось. Как только уладим австрийский вопрос, я пойду рука об руку с дуче, хоть сквозь огонь и воду – и будь что будет».

Горячность в ответе Гитлера лишний раз доказывает, какие тревоги мучили его во время кризиса, и отчасти объясняет, почему он сохранил верность Муссолини до самого конца войны. Историк Иоахим Фест пишет об «истерии и сомнениях», охвативших Гитлера в то время: «Ни от кого в окружении Гитлера не укрылись ни невероятный хаос, сопутствовавший этому решению, ни паника и смятение, обуявшие их лидера накануне первого захватнического нападения. Множество поспешных, ошибочных решений, вспышки ярости, бессмысленные телефонные звонки; за те считаные часы до объявления Шушнигом плебисцита Гитлер отдавал сотни приказов, отменяя их буквально через минуту… Кейтель (начальник штаба Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии) назовет позднее то время периодом настоящего «мученичества»²¹.

Такой образ Гитлера нам незнаком. В расхожем мифе (разумеется, любовно созданным самими нацистами) Гитлера представляют крайне решительным. На самом же деле твердость характера демонстрировал Геринг, который с ледяным спокойствием воспринял самое радикальное на тот момент решение режима – и именно он отдал войскам приказ переходить в наступление. Геринг был настоящим «бультерьером» – в полном соответствии с пожеланиями своего фюрера. Однако его решительность объяснялась и другой причиной – развязав австрийский конфликт, он надеялся отвлечь внимание от устранения Фрича, – устранения, к которому сам приложил руку.

12 марта 1938 года Гитлер с триумфом вошел на территорию Австрии – своей родины. В сохранившемся до нашего времени кинофильме мы видим бушующие эмоции австрийцев – они рыдают, кричат, скандируют: «Один рейх, один народ, один фюрер!» Немецких солдат осыпают цветами и поцелуями. Если даже посмотреть этот фильм таким, каков он есть, безо всяких комментариев, сопровождаемый лишь исступленными криками австрийцев, бьющихся в экстазе, то кажется, что кинопленка отражает истинный дух того времени. Восторгу немцев, удостоившихся такого искреннего почитания, также не было предела. «Это был лучший день в моей жизни, – вспоминает Рейнхард Шпитци. – Я ехал в кортеже вместе с Гитлером, в шестой машине, и не мог сдержать слез радости».