Natura Morta

Между мясными и рыбными рядами шла женщина с ребенком и двумя борзыми на поводке. Маленький мальчик нес в прозрачном пластиковом пакете черный рентгеновский снимок ее грудной клетки. Подойдя к рядам, где продавали фрукты, женщина – она как будто с большим трудом поднимала подведенные черным карандашом веки – купила килограмм крупных персиков. Между рядами, где торговали персиками и абрикосами, шагали два марокканских подростка, обняв друг друга за плечи. Они направлялись к палаткам с дынями. Время от времени подростки, смеясь, оглядывались на шедшего за ними мужчину – он преследовал их, стараясь оставаться незамеченным. Торговавший носками, майками, солнцезащитными очками и настольными часами старый одноглазый марокканец – у него была окладистая черная курчавая борода с проседью – ел дыню. Дыни были завернуты в вату и уложены в деревянные ящики. На разрезанной дыне, от которой исходил сильный аромат, лежал лист папоротника, накрытый куском прозрачного целлофана. Женщина, продававшая дыни, проводила игривым взглядом шатавшегося по рынку сына торговки инжиром: «Allora!»[51] – крикнула она вслед подростку, не сводя глаз с его ягодиц.

Рядом с горкой зеленых фисташек лежал букет свежих роз, груда сушеного чернослива была украшена красными и розовыми искусственными розами. Юная босоногая цыганка – у нее были жирные слипшиеся волосы – ела вишни, доставая их из бумажного кулька, и плевала косточки себе под ноги. «Mille Lire!» – кричала она, предлагая прохожим плавки и широкие спортивные трусы. Пикколетто очистил банан, бросил желтую кожуру на землю и, держа в руке слегка изогнутый скользкий плод, сначала пососал его мякоть, а потом стал есть. Он откусывал и с наслаждением давил каждый кусочек во рту, прижимая его языком к небу. Съев банан, Пикколетто сел и устало положил голову на ящик с клубникой. Чернокожая женщина несла в пластиковом пакете прозрачную, до половины наполненную молоком бутылочку для кормления младенцев – она была испачкана мякотью банана. Молодая немка – она держала в руках кожуру от банана – с нерешительным видом долго стояла перед кучей гнилых овощей и фруктов. В конце концов девушка наклонилась и очень осторожно – даже нежно – положила кожуру на груду гниющих отбросов.

Торговка цитрусовыми выставила несколько ящиков с заплесневелыми лимонами на обочину дороги. Какая-то старуха набила пластиковый пакет желтыми плодами – гнилые и покрытые плесенью лимоны она отбрасывала в сторону. Беззубый торговец прижал к горлу прибор, похожий на микрофон. «Limoni! limoni! mille Lire! limoni!»[52] – раздался негромкий искусственный – как будто смоделированный компьютером – голос. Одна из покупательниц показала торговке лимонами – у нее подергивалось веко – фотографию, сделанную по случаю сорокалетия свадьбы. Супруги – он во фраке, она в белом платье – были сняты на ступенях храма. «Bello! – восхищенно воскликнула торговка лимонами. – Molto bello! Complimenti! Complimenti!»[53] На украшенном фруктами блюде – в окружении сушеных ананасов, инжира и фиников – лежала, раскинув руки, фигурка младенца Иисуса с нимбом из позолоченной проволоки. Босой цыганенок – его головку с редкими русыми волосами покрывала короста – шел по мостовой, наступая на внутренности, окровавленные куриные головы и желтые лапки. Молодая цыганка – ее длинные грязные ногти были покрыты красным лаком – чистила зеленую смокву. Она шлепнула по голому заду своего маленького ребенка – он плакал, набив ротик инжиром, – и у нее с головы упала накладная коса.

Посреди толпы плакал беспризорный мальчик – на его майке был изображен дорожный знак с двумя собаками и надписью «Attenti al cane!».[54] «Lascialo in pace!»[55] – резко и решительно сказал торговец ананасами, когда Пикколетто поинтересовался, что за ребенок изображен на висевшем у него на груди медальоне. Пикколетто нес два деревянных ящика с зелеными смоквами. Его мать купила шалфея, индау, базилика и петрушки и положила пучок зелени в ящик поверх смокв так, что листья петрушки касались пупка Пикколетто. Цыганка – на одной руке она держала грудного ребенка – протянула платье торговке ананасами, и ее сосок выскользнул изо рта младенца. Ребенок – его веки склеились от гноя – тут же закричал от голода. Мать снова сунула сочившийся молоком сосок в грязный ротик младенца.