Научи любить

— Там безопасно, – вместо Егора отвечает Корф. Смотрю на него. Напряжен как струна, руки по-прежнему сжаты в кулаки и даже под темной щетиной видно, как нервно дергаются его желваки. А в серых глазах рыжим огнем полыхает пламя ярости. Дрожь волной прокатывается по телу, просыпается каплями пота. Кривая усмешка трогает его губы. А мне хочется коснуться его, стереть его злость, как это бывало раньше. И я трогаю его щеку кончиками пальцев, но он отворачивается, стряхивая мое прикосновение, как назойливую муху. Боль прожигает в груди дыру, перекрывает дыхание. А взгляд цепляется за края шрамов, виднеющихся из-под воротника темной рубашки. И собственные слова эхом по вискам: «Лучше бы ты сдох в той клетке…»

Он выжил и вернулся, а ведь мог остаться там, на той проклятой арене. В тот вечер, когда я все-таки его нашла. Закусываю губу и смотрю в окно, но унылый пейзаж расплывается и как мозаика складывается совсем в другой…

…Он вылетел из темноты арены: злой, коренастый парень с расписанным шрамами лицом. С диким ревом он пересек арену и словно атакующий зверь прыгнул на тигра. По залу прокатился ропот. Кубарем они врезались в сетку. Зверь взвыл и зарычал. Парень навалился сверху, обхватил мощную шею тигра. Тот метался, выгибался дугой, норовя скинуть противника. А я смотрела на лежащего ничком Корфа и задыхалась от невозможности помочь ему. Сходила с ума от незнания: жив он или нет. Только смотрела на него и отсчитывала удары собственного сердца, с каждым загадывая, что сейчас Корф встанет. Я больше не видела борьбы, не слышала гула толпы. Только собственный голос, шепчущий: «Встань. Встань. Встань». А он лежал и слезы жгли глаза. Я не могла потерять его снова. Не так. Не сейчас, когда только нашла. Он не мог так поступить со мной. В конце концов, он обещал меня защищать. А сам бросил. Уже дважды. И не имел права делать этого снова. И я не выдержала. Вскочила с кресла, вцепилась в сетку и заорала во все горло: «Вставай! Ну же, Самурай! Вставай! Ну!», – а он не шевелился. И голос хрип, скатывался до шепота, а сердце внутри рвалось на части. Казалось, еще немного и оно лопнет там, внутри. Оно не могло биться без Корфа. Я не могла жить, если его нет. Я шептала, умоляла. И слезы скатывались по щекам. И, наверное, он почувствовал, потому что пальцы его вдруг дрогнули. А я замерла, не веря. А когда он перекатился на бок, радость затопила и прорвалась ликующим: «Да!». И это ликование прокатилось по толпе. А Корф поднимался медленно, кашляя и припадая на бок. Он дышал с трудом. И только когда он рукой перехватил правый бок, я заметила рваную рану. Он поднялся, пошатываясь, тряхнул головой и перевел взгляд на коренастого с тигром. Там тоже все было окончено: коренастый сидел на мертвом тигре, поглаживая зверя по холке. Его некрасивое лицо отражало муку. Корф подошел к нему, тронул за плечо. Тот вскинул на него невидящий взгляд, поднялся и обнял крепко. Толпа взорвалась аплодисментами. На арене появились люди в камуфляжах. Толпа зароптала, а я перехватила встревоженный взгляд Корфа. Он смотрел долго, и его обычно непроницаемый взгляд расчерчивала палитра невиданных эмоций, пугающих и завораживающих. А потом шевеление потрескавшихся губ, складывающихся в буквы, а затем в одно-единственное слово: «Беги!»

— Не знаю, чего сейчас было, – голос Юрки в самое ухо, – но, походу нам лучше валить отсюда.

Я послушалась. Не Юрку – Корфа. И нам повезло. Нас выпустили без проблем. И у всех хватило ума ни о чем меня не спрашивать, только Зацепина косилась недобро. Но мне было плевать. В мозгу засело одно – нужно вытащить Корфа любой ценой.

И в ту же ночь я все рассказала Егору. И странное дело, он мне поверил. Взял Юркины координаты и приказал молчать – он сам во всем разберется. Разобрался спустя почти год…

— Зачем пришел, – спрашиваю, отодвигая боль и так некстати нахлынувшие воспоминания, — если так ненавидишь?

— А ты? – он не смотрит, но в каждом слове рвется злость. — Зачем со мной так?

— Как? – и смотрю непонимающе на его красивый профиль. И боль просачивается сквозь ненадежную броню, латает дыру, что сама же и выжгла.

— Больно, Катя, – выдыхает хрипло и бьет кулаком по колену. — Очень больно.

— Больно? – истеричный смех сводит скулы. — Что ты можешь знать о боли, Корф? Не о той, что с тобой с арены, – добавляю поспешно. — О другой, что причиняет самый близкий. Тот, кого любишь…

— Любишь? – он оказывается совсем рядом, что я чувствую его запах и бешеный стук сердца. И ярость в глазах темнеет, не суля ничего хорошего. Я пытаюсь вырваться, но он прижимает меня к себе так крепко, что может задушить или сломать пополам. — Хочешь, я расскажу, как ты меня любишь? Хочешь?

И смотрит внимательно. Дает шанс отступить? И я отступаю. И Корф отпускает, но не выпускает из объятий, укладывает голову себе на колени, гладит по волосам, как маленькую, и я проваливаюсь в сон.