Научи любить

Контролируя каждое движение, сажусь на кровати. В голове что-то взрывается и глаза слепит вспышка. Зажмуриваюсь. Надо же было так нажраться придурку. Последний раз я так надрался лет пятнадцать назад. Так, ладно. Побоку лирику. Вдохнуть. Выдохнуть. И встать на ноги. Покачиваюсь, но стою. Уже хорошо. Теперь добраться до душа. Когда я оказываюсь под тугими струями, жизнь начинает налаживаться. Прикрыв глаза, я просто наслаждаюсь прохладой. И как же хорошо, что в голове ни одной мало-мальски осмысленной мысли. Знаю, они еще придут. А пока…

— Растаешь, Снегурочка, – весело протягивает Плаха рядом.

— Отвали, изверг, – отмахиваюсь.

— Я не изверг, я – врач.

Приоткрываю один глаз, кошусь на стоящего в дверях Плаху.

— Когда успел переквали…перевкали… тьфу ты, – сплевываю и усмехаюсь самому себе. Раньше никогда не страдал заиканием или неумением выговорить слово. В любой ситуации я был трезв как стеклышко и никогда не влипал в подобные казусы. А тут со всего размаху да в гомерический хохот друга.

— Я твой персональный врач, – смеясь, добавляет Плаха. — Вылезай давай, разговор есть.

Вот мне сейчас только разговоры разговаривать. Но приходится. Если Плаха намерен разговоры вести со мной на похмелье, то оные не терпят отлагательств. А думать все равно не хочу. Потом.

Переодеваюсь в чистую одежду, найденную в шкафу друга – он не обидится, а мне уже ничто не повредит, даже прикид друга, сидящий на мне, как мешок на пугале. Плаху нахожу на кухне, где вкусно пахнет только сваренным кофе. Самое то сейчас.

Плаха ставит передо мной тарелку с салатом и большую кружку черного кофе. Давно уже свыкся с моим ненормальным организмом, требующим жратвы на похмелье. Отпиваю глоток и жмурюсь от удовольствия. Сладкий, с ноткой корицы, как я люблю. И единственное средство, способное угомонить гудящую голову.

— Ну давай, я готов слушать, – киваю, приступая к поеданию салата.

— Скажи, фотографии тебе прислали или ты следил за Катей? — Плаха стоит у окна с большой белой чашкой.

Откладываю вилку, ощущая, что завтрак мой отменяется. Странное предчувствие холодит затылок.

— Нет, я никогда не следил за Катей. Те фотографии мне прислали, как и прежние. Я же говорил вчера.

Ну не говорил, но Плаха сам все понял.

— Были еще, – все-таки признаюсь. — Но я не покажу. Откровенные слишком.

— Ты не говорил.

Да, не говорил. Потому что слишком личное. И слишком давнее. И возможно совершенно не имеет отношения к двум другим сюрпризам. Возможно.

— Не думаю, что есть разница.

— Есть, – Плаха ставит чашку на подоконник. — Фотографов было двое.

— С чего ты так решил? – а предчувствие уже превратилось в острое лезвие. Невольно передергиваю плечами.

— Я видел даты на вчерашних снимках, – берет с холодильника пачку фотографий, кладет передо мной. — И на тех, что ты дал мне. Их делали разные люди. Потому что первый фотограф не мог сделать эти, – он постучал пальцем по стопке. — Он уже был здесь.

— В смысле здесь? – изгибаю бровь. — Ты его нашел?

— А ты сомневался? — Плаха в точности копирует мою мимику.

— Позавтракал называется, – отодвигаю тарелку.

— Вот и прекрасно, злее будешь, – улыбается друг, улавливая мое настроение и приглашая за собой.

Фотограф сидит на стуле в старой конюшне на окраине парка. Худосочный, несуразный и молодой совсем. Не следопыт, а ботаник какой-то. Легкой наживы захотелось? Не на того нарвался.

— В старые времена, – заговариваю тихо, присев на стул напротив пленника. Тот ошалело дергает головой, но тут же затихает, прислушивается, — люди придумали любопытную штуку. К конечностям злодея привязывали веревку, накручивая ее до самого локтя и колена. Другие концы веревки привязывали к брусьям, в которые впрягались лошади, – и словно в унисон моим словам недалеко ржет конь. Пленник вздрагивает, озираясь по сторонам, норовя разглядеть хоть что-то из-под черной повязки на глазах. Усмехаюсь, наблюдая за его реакциями. Он напуган, рвется в путах, отчаянно мотает головой, слыша приближающийся цокот копыт. И это хорошо: сговорчивее будет. — Так вот. Блюстители порядка начинали подстегивать лошадей. Медленно, заставляя растягивать в разные стороны конечности злодея. Бесконечная боль сводила с ума. Лопалась кожа, рвались мышцы, кости выворачивались наружу, пробивая тело. И так до тех пор, пока не наступало время казни. Тогда лошадей били розгами и те, обезумевшие от боли, разрывали злодея пополам. Но и это еще не предел…

— Что вы хотите? – хриплый голос фотографа дрожит.

— Кто нанял тебя следить за моей женщиной? — спрашиваю ровно, хотя злость так и колет пальцы.

— Кто вы? – он снова дергается, пытаясь рассмотреть меня.

— Неправильный ответ. Да развяжите его, - раздражение прорывается в голосе и я ловлю на себе вопросительный взгляд Плахи. Отмахиваюсь. А фотографу тем временем сняли повязку. Он подслеповато щурится, пока его отвязывают от стула. — Итак. Теперь ты видишь и знаешь, кто я. Повторяю вопрос. Кто нанял тебя следить за моей женщиной?