Научи меня любить (СИ)

— Ох, Яночка, я только тебе собираюсь звонить, все никак не решусь. Как же мне стыдно за эту ситуацию, прости не доглядела!

— Не стоит, я вас не обвиняю ни в чем.

— Нет, как же, я сама предложила забрать ребенка, думала ему тут будет лучше, да и подлечится, сейчас дети такие хилые. Яна, прости ради бога. Мы подняли записи видеокамер, но практически ничего не видно из-за кустов. И что же теперь делать! Сейчас, если ты напишешь заявление, тут такое начнется! И я отвечу за подставного ребенка, и директору не поздоровится за безопасность детей, и девочек наших, медсестру и нянечку, уволят, скорее всего. Мне так стыдно перед тобой, но ситуация…

— Не нужно ничего, я прошу вас. Ни правды, ни разбираться, кто это сделал. Только хуже будет, а в нашем случае вообще не стоит никуда заявлять, вы поймите. Мы не приедем больше, сколько нужно будет, за неделю оплатим.

— Нет, даже и не может быть речи! Никакой оплаты!

— Ирина Валерьевна, я заплачу!

— Яна, да что же это! Не думайте даже о деньгах! Я считаю, директор наш просто счастлив будет, что никакой шумихи. У нас ведь город маленький, такое раздуют! Там и ребята, скорее всего не из простых… Господи, кошмар, какая жизнь страшная стала! Яна, как мне вымолить прощение у вас.

— Ирина Валерьевна, успокойтесь. Давайте обо всем просто забудем. Царапины заживут, а Леше будет урок, что… Не знаю, наверное, просто запомнит. Никаких разбирательств, прошу. Просто закроем тему. И, спасибо за помощь.

— Да какая это помощь, — всхлипывая в трубку, пробормотала Наташкина мама.

— До свидания.

В груди клокотало на самом деле, и как она удержалась? Хотелось, конечно, обвинить Ирину Валерьевну, но Яна прекрасно понимала, что лично ее малодушие сыграло в этой истории не последнюю роль.

А если бы они его действительно покалечили? Лучше об этом не думать.

Пора Лешку вытаскивать из ванной и мазать ему болячки.

69

Чувства настолько обострились, что стерлись их тонкие грани. И теперь все было вперемешку: и гнев на мужа, и тревога за его жизнь, и своя, такая привычная боль, и даже жалость к этому мальчику, по сути своей ни в чем не виноватому, распустила свои лепестки.

Яна всю жизнь мечтала о девочке. О маленькой принцессе с большими глазами, золотистыми локонами, белоснежной, как и у нее самой, кожей. Она непременно была бы изящной, тоненькой, с идеальным музыкальным слухом, гибкими пальчиками, и вообще все в ней было бы, словно у фарфоровой куколки.

Сейчас же она успокаивала уже повзрослевшего коренастого постреленыша. Он сидел и размазывал по лицу слезы, постоянно шмыгая в плечо, в рукав только что одетой свежей футболки. Жёсткие короткие волосы слиплись от воды и торчали нелепыми иголками. Колени пестрели кровавыми ссадинами. Руки разбиты.

Яна схватила его за сжатый кулачок, ласково погладила и, дождавшись, когда ребенок доверится и раскроет ладонь, внимательно еще раз осмотрела ранки, убедившись, что в них нет заноз и стекол.

На миг провела по коротким толстым пальчикам — словно обрубыши, с маленькими обгрызанными ногтями. Такие бесполезно даже тянуть и делать гимнастику. Разве что одним пальцем по клавишам тыкать.

— Ну почему ты полез в драку, скажи? Разве нельзя решать вопросы мирным путем? Ведь они тебя чуть… не убили! Толпой! О чем ты думал?

Лешка снова молчал, как партизан. Ревел от обиды, от боли, от того, что щипало все ссадины и болячки. Яне все же пришлось их сначала прижечь и только после смазать заживляюшей мазью. Она старалась легонько подуть, но Лешка каждый раз дергался, как ужалённый.

— Леш, ты обижаешься на меня? Прости. Пожалуйста. Давай поговорим. Расскажи, а? За что тебя избили? Или ты что-то украл?

— Ничего я не крал, — вдруг вскинулся малец, выдернув из Яниных рук свои ладошки. — Я взял только на пять минут, а потом бы отдал.

— Что?! Леш, ты… — Яна сделала глубокий вдох и сосчитала до десяти. — Давай, рассказывай как было.

— А чего рассказывать. Марк сказал, что тем, кто даст ему бабло, то он разрешит пользоваться своим планшетом. Всем давал, а мне нет. Я не знаю, что такое бабло, спросил, он поржал. Потом дразниться начал, что я пес подзаборный. А когда он оставил планшет на зарядке, то я просто хотел зайти в интернет и маме написать, что нахожусь в санатории, чтобы она не переживала. А Юрка увидел и заявил, что Марку все расскажет.

— И что дальше?

— И все. Больше я не трогал. Ни разу. А когда все по очереди заходили в приемник мерить температуру, Юрка с Марком меня отозвали в кусты. И побили-и, сильна-а, — снова залился рыданиями Лешка.

Яна встала, оперлась на стол. Вдох, выдох. Глаза бы на все это не смотрели. Это просто дурдом какой-то! Пробелы в воспитании налицо. Кто же знал, что он без планшета и неделю не вытерпит.

— Леш, давай договоримся. Чтобы это было в первый и последний раз. Чужие вещи брать нельзя. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Понимаешь? Вот если бы твой планшет забрали мальчишки? И ты бы потом не смог написать своей маме?

— Я и сейчас не могу, — пробубнил упрямец. — Он уже куда-то подевался.

Кажется сейчас снова будет море слез. Пустырника что ли ему накапать?