Научи меня любить (СИ)

Снова звонок, только теперь в дверь. Настойчивый, непрерывающийся. Так надрывно трезвонил, что Яна подскочила с кровати и опрометью бросилась к входной двери. Открыла не глядя.

Мама.

— Что, даже не пригласишь?

Яна дернулась. В первый раз в их квартире такая важная гостья, до этого ей было не по статусу опуститься до плебейского жилья.

В голове застучало. Зачем она здесь…

И, там же Лешка….

Анастасия, словно почуяв, что пахнет жареным и ее не особо-то хотят приглашать внутрь, уверенно шагнула за порог и, не разуваясь, процокала на своих высоких ультратонких шпильках сразу в зал.

А оттуда истеричный злобный смех и громкое:

— Что-то подобное я себе и предполагала!

Яна захлопнула с силой дверь и, трясясь от нахлынувшего волнения или страха, подошла к матери. Та стояла, подбоченившись, и с любопытством рассматривала лицо Лешки, вцепившись длинными острыми пальцами в его подбородок.

— Похож, чертовски похож! Такой-же гаденыш вырастет, поверь!

— Прекрати!

Анастасия, криво улыбнувшись, повернулась к дочери.

Сейчас, при дневном свете и без сценического грима было видно, как мать постарела, возможно, даже болеет. Но глаза все также излучали ненависть и неприязнь. На все, даже на собственную дочь. Вопреки всему голос ее вдруг стал медовым, обволакивающим, жалеющим:

— Доченька? Он монстр! Разве ты еще не поняла? Сделал на стороне ребенка, раз ты не в состоянии родить, и притащил… Бедная моя, бедная девочка! Как это жестоко! Он совершенно не ценит тебя. Ведь ты не для горшков и кастрюль рождена! Ты рождена для высокого, ты достойна только лучшего! Упек мою девочку, спрятал в этом болоте, в этой грязной медвежьей норе! Господи, пусть он сдохнет в этой больнице, будь он проклят!

— Мама, прекрати, прошу тебя, — взвыла, давясь слезами, Яна.

— Сама прекрати, дура! — повысила тон Анастасия, практически взвизгивая. — Ты посмотри, до чего ты себя довела! Неужели мне, матери, приятно на это смотреть! Почему ты должна воспитывать этого приблудного щенка? Где его мать? Нет ее? Сдохла под забором? Так и его туда же, к алкаголикам-родственничкам! Или в детдом! Собирайся, немедленно! Я тебя забираю! Не для этого я тебя растила.

Яна, давясь рыданиями, замотала головой, но мать, не обращая внимания, уже достала телефон и набрала какой-то номер.

— Олег, через пятнадцать минут жду тебя с представителями социальной службы. Здесь дочь беспризорника домой притащила, нужно забрать. Да, и позвони, пожалуйста, Коробову, пусть запишет мою дочь на прием, на медосмотр. Она возвращается домой. Да, я знаю, что ты рад, спасибо! Адрес? Адрес сейчас скину в сообщении.

Анастасия тут же отключилась и стала набирать смс.

— Сейчас, милая. Мама все решит, собирай пока вещи. Так, адрес, адрес…

Яна, совершенно обезумев от слов матери и происходящего, подлетела к ней, вырвала телефон и с размаху швырнула его в стену. Телефон тихо щелкнул, перестал светиться и притаился белым пятном на ковре. Рука Анастасии дернулась, но остановилась на полпути от лица дочери. Бить больно она умела и словами.

— Не поедешь, значит? Ну, что же. Я давала тебе последний шанс. Идиотка. — Анастасия продефилировала к валяющемуся телефону, изящно присела, оглаживая обтягивающую узкие бедра юбку, взяла гаджет двумя пальчиками, подняла и убрала в сумочку. — Что же, хочешь жить так? Живи. Но чтобы я больше о тебе в наших кругах не слышала. Иначе я упеку этого собачонка в детдом. Сразу же. Позорить нашу семью не позволю. И нарушать мои правила тоже. Давай, нянчись. Скоро надоест. Как только поймёшь, что вылепить из навоза ничего не возможно. Материал, знаешь ли, не тот.

Анастасия, пнув ковер, задравшийся под каблуком, выпрямилась и, даже не обернувшись, вышла из комнаты, а потом из квартиры.

И, кажется, из жизни дочери…

Янка бросилась к двери.

Кинулась закрывать все замки. А после, прижавшись к прохладной стене спиной, сползла на пол, тихонько поскуливая и подвывая.

Ненавидела. Всей душой она сейчас ненавидела мать. За то, что та так легко и просто озвучила ее мысли. В более грубой форме, жестоко, без вуали и звездной льстивой россыпи. Ненавидела сейчас и себя. За то, что ее дочь. За то, что впитала от нее эту неуемную гордыню, брезгливость, высокомерие.

И абсолютно холодное сердце.

Потеряв счет времени, она сидела там, в темной прихожей у двери, оплакивая свою жизнь, детство, несбыточные надежды о семье. Забылась настолько, что когда к ее заледеневшей руке прикоснулась маленькая теплая ладошка, Яна вздрогнула. Она, захлебываясь и упиваясь собственным горем, совершенно забыла о мальчике.

А он ведь все видел, и слышал…

Яна воззрилась на него, понимая, что нужно что-то сказать, объяснить. Но слова застряли где-то в горле. Лешка неловко дотянулся до Янкиных волос, погладил ее по голове и, заглянув в зареванное лицо, тихонько прошептал:

— Пойдем пить чай? С вареньем и твоим пирогом? Он мне понравился, вкусный. Я еще хочу.

72

Все, чего теперь хотелось, это избавиться от воспоминаний пережитого этим утром.

И от любого мало-мальского сходства.

И от вбитых до мозга костей привычек.