То, что она «чувствовала», это было понятно. Организм мужчины среагировал должным образом на поцелуи и ласки, тем более с утра.
– Если ты боишься, что кто-нибудь узнает об этом, то нет, никто не узнает. Точно не от меня. Я обещаю!
Александр, услышав опять эти слова, замер.
– Ты правда считаешь, что мне, с моим-то прошлым, есть дело до того, кто и что будет говорить о нас с тобой? Нет, не так! – он усмехнулся. – Дело, конечно, есть, но не о себе я беспокоюсь, а о тебе, чистая моя девочка! Тебе ведь потом жить с тем, что будут говорить о тебе и о твоем романе со старым шлюханом.
– Почему шлюханом? У тебя красивые и профессиональные фото в стиле «ню» – это же всего лишь работа. Я читала, что даже порно-актеры, точнее, их партнеры, так к этому относятся, – выдала убедительным тоном.
– И что? Тебе не противно?
– Что именно? Твои откровенные фото? – Олеся смотрела серьезно. – Так я сама на тебя любовалась. Так что нет, МНЕ не противно. Я мечтала о том, чтобы моим первым мужчиной был именно ты. Если тебе это важно, то у меня есть с собой презервативы. Но у меня никого не было. Ни разу…
Александр, услышав это откровение, скатился с девушки, лег рядом и замер на пару секунд. Завис самым натуральным образом и вдруг совершенно неожиданно расхохотался.
Олеся, услышав его смех, замерла. Щеки, шея, кажется, она вся, от макушки до пяток, покраснела, залилась от стыда. Завозилась, потянула на себя одеяло, желая закутаться в него с головой. Александр позволил девушке сделать это.
– Ты не мог бы уйти. Пожалуйста! – пискнула уже из-под одеяла.
Александр, конечно же, не ушел. Сел на кровати, Олеся почувствовала, как под ним продавился матрас, а потом вдруг поняла, что ее вот так, закутанную в одеяле с головой, Александр перетащил к себе на колени. Перетащив, прижал к своей груди и замер. Спустя какое-то время аккуратно распутал одеяло, впуская ей под него воздух. Она завозилась, не давая ему раскутать себя. Встретиться с мужчиной взглядом сейчас, после его смеха, Олеся не могла.
– Нет, пожалуйста, не надо! – проговорила все так же в одеяло.
– Глупая моя! Чистая моя девочка, – проговорил тихо, почти шепотом, и погладил ее по спине и вновь прижал ее к своей груди, – я не над тобой смеялся, девочка моя светлая, а над собой. Ты – мой подарок судьбы, ты знаешь об этом?
Олеся завозилась в своем коконе, и Александр чуть ослабил объятия, давая девушке возможность выглянуть. Она выпутала только голову, поймала его взгляд и вгляделась внимательно, пытаясь понять, увидеть правду в его глазах. Снова завозилась, попыталась встать с его коленей, но выпускать ее из захвата рук, понятное дело, никто не собирался. Мужчина тяжело вздохнул и вновь прижал ее к своей груди. И Олеся, смирившись, осталась сидеть на его коленях, прижавшись ушком к его груди, как раз в том месте, где была родинка, замерла, слушая его сердце.
– Я хочу, чтоб ты знала обо мне все. Расскажу, как когда-то на исповеди святому старцу, – его голос звучал глухо. – Ни до, ни после я в церковь не ходил. Ни разу. Не верил и не верю я попам. А старцу Серафиму поверил. Он другой. Святой, что ли, – Александр смущенно хмыкнул и замолчал.
Олеся тоже молчала, понимая, что продолжение рассказа еще последует.
– Знаешь, Богу ведь все равно, где мы с ним говорим. Откровенный разговор, наш с Ним, происходит наедине, вот здесь, – Александр прижал ладонь к центру груди, – а раз здесь, то какая разница, где нам с Ним говорить. Правда, вот за эти речи старца и не жалуют свои же церковники. Только народ к нему все равно идет.
Александр помолчал, вспоминая свою встречу с таинственным старцем.
– Он всех странников принимает. Выслушает, вопросы задаст прямые и очень неудобные. И тебе приходится отвечать на них. Через стыд и боль, только правду. Не можешь ты соврать ему там, в келье его, понимаешь? Не можешь. Язык не поворачивается. Да и какой смысл? Ты же сам к нему пришел, так что будь добр, говори, раз уж пожаловал. И знаешь, потом, после беседы и этих неудобных вопросов, все встает на свои места. Вот просто раз, и все понятно!
Александр усмехнулся и продолжил:
– Выходишь от него и понимаешь, где, а главное, как ты можешь исправить то, что сам же и наворотил, исковеркал. Ошибки свои ты уже и сам знаешь, а вот как их исправить – это уже другой вопрос. И знаешь, грехи старец Серафим мне тоже отпустил. Вот он-то и объяснил мне, что это мое искупление будет. Раздеться, обнажиться, но не поддаться разврату. Ты видела мои обнаженные фото, так что понимаешь, о чем я.
Александр не спрашивал Олесю, но она все равно кивнула, а он улыбнулся и погладил ее по головке, как маленькую: