К поискам новых форм, раскованному воображению, экспериментированию с самими принципами фантастики позвала революция в науке. Ошеломляющая сверхфантастика не столько отразила какие-то конкретные научные достижения, сколько расчистила почву парадоксальному мышлению. Она зовет искать истину не только в привычном и правдоподобном, она любит перевертывать вещи и понятия, и то, что казалось поставленным с ног на голову, нередко оборачивается истиной. В пафосе отрицания современная "сверхфантастика" замахивается на коренные понятия и избегает обосновывать свои новации. Но и в этом она наследует дух переоценки ценностей, свойственный современной науке.
Перед сегодняшней художественной фантастикой иногда приходится опускать определение "научная", но не в том смысле, что она порывает с наукой, а в том, что не укладывается в канонический когда-то жанр научно-фантастической популяризации. Фантастика этого рода, сохраняя научный уровень мышления, переходит вместе с тем от экстраполяции конкретных истин к своеобразной экстраполяции дальних предположений, так сказать, к научным пожеланиям. "Почему бы нет?" - вопрошает она. Так озаглавил статью о произведениях Геннадия Гора Андре Стиль.[336]
Французский писатель ставит творчество Гора на середину "развернутого веера фантастики". Левее - то направление, которое зовет желать еще более странного, еще более невозможного с точки зрения сегодняшних истин.Фантастика вышла к какому-то новому повороту. Она приглашает в те дали, куда не достигает локатор достоверного предвиденья. И вместе с тем проблема компаса, проблема критерия не может быть снята - это означало бы выход за пределы современного мышления.
Повесть Емцева и Парнова "Последняя дверь!" не столько рассматривает парадокс антимира, сколько загадывает загадку: а не похож ли мир за "последней дверью" на тот самый, существование которого допускают верующие старушки? Выдумку с таинственными зеркалами с Марса, через которые можно проникнуть в загадочную "айю" (куда марсиане ускользнули от землян), можно было если не принять, то хотя бы извинить - будь в рассказе еще что-то. Но, кроме зеркал да таинственных неожиданностей, авторы ничего не предлагают. Из зеркал выпрыгивают и обратно влезают не то выходцы с того света, не то прозаические уголовники. И вся эта фантасмагория - на фоне будничного украинского села. Прямо Ночь перед Рождеством...
Беда даже не столько в пустоте за "дверью", сколько в том, что авторы создают иллюзию, будто эта пустота что-то значит, будто в ней скрывается какой-то еще неведомый физический смысл. Сделано это не без таланта. В "Зеркале" отражается скирд посреди жнивья. К изображению подносят спичку - вспыхивает реальный скирд, а когда в зеркало плескают водой, оба пожара - реальный и отраженный - гаснут. Зеркало - словно уменьшенная модель реальности, сопряженная с ней некой причинной связью.
Физика преподносит нынче вещи, которые "не снились нашим мудрецам". Неблагодарная задача для литературного критика оспаривать ее гипотезы: читатель больше верит ученым. А.Кларк пишет: "Можно представить себе виды пространства, в которых точки А и В в одном направлении очень далеки друг от друга, а в другом - совсем близки... Кто знает, может быть, давно знакомая по научной фантастике идея "искривления пространства" - вовсе не чистый вымысел; когда-нибудь... люди будут шагать с одного континента на другой (или даже из одного мира в другой?) так же легко, как в соседнюю комнату...".[337]
Но авторы "Последней двери!" так "заостряют" гипотезу, что она оборачивается карикатурой на научную фантастику. Имеет ли право на такую деформацию литература, так или иначе связывающая себя с наукой?
У художника немало средств отграничить замысел, ответственность за который несет только он сам, от идей, за которые в какой-то мере ответственна и наука. Авторы "Последней двери!", напротив, маскируют эту грань, искусно смешивая наукообразный вариант первобытной магии с популярными гипотезами ученых. В свое время предельщики требовали посадить фантазию на цепь здравого смысла, нынче некоторые фантасты пишут вообще без всякого смысла. Консерваторы с лупой в руках ползали по "грани возможного" в поисках какой-нибудь фантастической гайки. "Прогрессисты" кинулись расщеплять парадоксы на мельчайшие парадоксики и вовсе бредовые мысли.
Действенное предостережение пришло не от критики, а от... самой фантастики. "Фантастическая самокритика" зародилась где-то рядом с необычайно расцветшими в фантастике 60-х годов сатирой, памфлетом, юмористикой. Пародия всегда была признаком успеха. Острие же современной фантастической пародии направлено не столько на огрехи формы, сколько на просчеты содержания.