Научная объективность и ее контексты

Элементы, которые мы теперь имеем в нашем распоряжении, позволяют нам вывести некоторые следствия относительно общей методологии науки. Первое – требование воспроизводимости тех ситуаций, которые, как ожидается, должны раскрыть нам объективные черты реальности. На деле, если некоторая объективная черта должна быть такой для любого субъекта, отсюда следует, что никакой субъект не может быть лишен возможности знать ее; а это значит, что всегда, когда соблюдены некоторые точно оговоренные условия, эта самая черта должна наблюдаться любым субъектом вообще[86]. Конечно, практические препятствия могут быть весьма существенными, но они не могут полностью исключить возможность повторения рассматриваемого наблюдения (речь идет о принципе, а не о практике). Не представляют исключения, с этой точки зрения, и так называемые неповторимые явления. Вспышка звезды, например, – такой факт, который невозможно наблюдать вторично. Но мы претендуем не на то, что способны повторить наблюдение этой вспышки, а просто на то, что любая конкретная астрофизическая теория предполагает возможность наблюдать общее явления вспышки звезды с вероятностью хотя и очень маленькой, но все-таки отличной от нуля, и что такая теория указывает условия, при которых возможно будет снова наблюдать такое событие.

Воспроизводимость играет также центральную роль в одной из самых фундаментальных процедур научного метода – тестировании, или проверке[87]. Проверяемость одинаково годится и для верификационистского, и для фальсификационистского подхода к науке. Более того, она не ограничивается чистым тестированием гипотез, но может включать также проверку условий экспериментов и эмпирических данных, так что большинство эпистемологов видит в ней определяющую черту научного познания. Однако мы, возможно, все еще хотим узнать, почему тестируемость занимает это привилегированное место; и ответ может состоять в том, что тестируемость связана с эмпирическим характером науки, с ее обязанностью чем-то отличаться от чистой выдумки или фантазии. Ответы такого рода могут быть приемлемыми, но они упускают из виду то важное обстоятельство, что ссылка на тестируемость необходима для того, чтобы объективность (понимаемая как интерсубъективность) получила свою философски самую удовлетворительную характеристику.

Чтобы убедиться в этом, начнем с формулировки довольно интригующего вопроса относительно объективности, как она до сих пор определялась. Мы говорили, что объект есть то, что может быть познано как таковое многими субъектами. Сформулированная так, объективность кажется очень похожей на «расширенную субъективность», что не слишком удовлетворительно.

Даже если бы мы модифицировали наше определение, сказав, что объект есть то, что может быть познано как таковое всеми субъектами, мы все еще могли бы не чувствовать себя удовлетворенными, поскольку можно было бы представить себе, что все субъекты могли согласиться друг с другом случайно (знание не может зависеть исключительно от согласия). Требование, которое хотелось бы предъявить, могло бы выглядеть примерно так: объект есть нечто такое, что должно быть таким, что может быть познано как таковое всеми субъектами.

Но как возможно высказать нечто такое, с чем должны быть согласны все субъекты? Ответ может быть подсказан тем, каким образом мы устанавливаем существование все-свойств (т. е. свойств, касающихся данной совокупности) в области точных наук. Здесь следует различать два случая: либо свойство приписывается самой совокупности (коллективное всеобщее), но не отдельным ее членам, как, например, когда мы говорим, что «дней недели» семь, либо оно приписывается каждому отдельному предмету, принадлежащему этой совокупности (дистрибутивное всеобщее), как, например, когда мы говорим, что все люди смертны. Когда мы имеем дело со свойством, которое хотим понимать как всеобщее в дистрибутивном смысле, мы просто устанавливаем его существование в случае представляющего свой род индивида (generic individual), принадлежащего к данной совокупности. Когда мы хотим, например, доказать, что все точки на некоторой линии имеют некоторое конкретное свойство, мы просто выбираем наугад отдельную точку и, не наделяя ее никакими особыми чертами, доказываем, что она имеет это свойство. Это происходит повсеместно. Когда нам дана совокупность, неважно – конечная или бесконечная, и мы хотим доказать, что все ее члены имеют определенное свойство, мы просто стараемся доказать, что этим свойством обладает какой-то «родовой член» (generic member) этой совокупности (т. е. такой ее элемент, которому не приписываются никакие свойства, кроме тех, которые определяют данную совокупность). Иными словами, «каждый» понимается как синоним «любой», а причина этого, вероятно, кроется в принципе тождества неразличимых. (Если у нас нет средств отличить «родовой» элемент совокупности от других ее элементов, нет оснований считать, почему бы им не иметь тех же свойств, как и у него.)