Научное наследие Женевской лингвистической школы

Проблема мотивированности привлекала внимание лингвистов и до и после деятельности Ш. Балли и С. Карцевского. Так, мотивированность использования того или иного знака для выражения некоторого значения получила развитие в учении Гумбольдта – Потебни о внутренней форме слова. Большое значение изучению мотивированности в лингвистическом и семиологическом аспектах придавал Р. Якобсон. «Проблема звукового символизма... несмотря на все допущенные в прошлом ошибки, остается важной и актуальной проблемой лингвистических исследований – наряду с прочими вопросами изобразительной и указательной мотивированности» [Якобсон 1965: 396 – 397].

Д. Деляс полагает, что при изучении такой сферы использования знака, как поэзия, следует исходить из мотивированного, а не произвольного отношения между двумя составляющими знака [Delas 1973]. Он подробно останавливается на вопросе о принятии звукового символизма в качестве базы для теории и практики поэтики и приводит следующие соображения против такой возможности: 1) доводы сторонников теории звукового символизма неубедительны со строго научной точки зрения [56] (из сказанного выше видно, что Р. Якобсон придерживался иной точки зрения); 2) практически невозможно восстановить первоначальный звуковой символизм и установить корреляции с подобными явлениями в современном языке; 3) слова в плане звукового символизма должны интерпретироваться с учетом текста как целого построения. Исследуя также поэтический язык, И. Фонажи установил интересное явление в плане звуковой мотивированности: предпочтение некоторых типов гласных и согласных [Fonagy 1970].

По мнению Р. Энглера, звуковая мотивация выходит за лингвистические рамки [Engler 1964: 31]. Он считает, что лучшее определение этого явления было предложено Э. Бюиссенсом. Мотивация такого рода «не связывает означающее как таковое с означаемым как таковым: она связывает звучание или ритм означающего с частью означаемого, которая называется обозначающим (designant). Эта связь представляет собой основную часть внутреннего отношения между звучанием или ритмом означающего и звуковыми особенностями экстралингвистического факта» [Buyssens 1960а: 413].

В то же время Энглер считает, что целесообразно сохранить термин «произвольный», придав ему более широкий смысл – от произвольного выбора до происхождения знака вплоть до произвольной и конвенциональной (т. е. подверженной воздействию социальной массы и времени) связи в семиологическом плане. Этот произвольный и конвенциональный знак может быть мотивирован путем звуковой, реляционной или семантической мотивации, как установил Ш. Балли. Переходя от языка к речи, можно сказать, что эта связь становится необходимой. В таком случае термины в определении Бюиссенса «означающее» и «означаемое» могут быть заменены на «обозначающее» (designant) и «обозначаемое» (designé), поскольку имеет место использование знака в определенном контексте, сопровождаемое референцией с определенным экстралингвистическим предметом / референдом (référend) [Engler 1964: 31 – 32]. Использование знака будет носить конвенциональный и экспрессивный характер, и мы можем обнаружить в семиологическом плане условия, способствующие созданию знака: экспрессивное и окказиональное содержание знака может войти в язык и сместить отношение между означаемым и означающим в направлении связи, имевшей место между обозначаемым и обозначающим. Связь между обозначаемым и означаемым, обозначающим и означающим заключается в актуализации. В таком случае треугольник Огдена – Ричардса может быть помещен в речь, а на него наложен прямоугольник, символизирующий актуализацию. В то время как актуализованному знаку соответствует определенный референд, местом действия виртуального знака является все поле возможных референдов. В языке знак вступает в системные отношения с другими знаками и ограничен ассоциативными и синтагматическими отношениями, в речи же знак всегда лишь часть информационного или экспрессивного содержания.

С. Ульман выделил три типа мотивированности: фонетическую ( sizzle «шипеть», boom «греметь, гудеть»), морфологическую (сложные и производные слова, например: arm-chair «кресло»), семантическую (образные, метафорические выражения, например: the bonnet of the car «капот автомобиля») [Ульман 1970: 255]. Он считал первый и третий типы мотивированности семантическими универсалиями. В качестве важной задачи он выдвигал установление соотношения в языке мотивированных и немотивированных слов (в Женевской школе такого же мнения придерживался А. Фрей), поскольку «различие между мотивированными и немотивированными словами важно с точки зрения обучения языкам; типы метафор и ономатопоэтических явлений имеют прямое отношение к стилистике, синестезия является главным образом фактом психологии, широко проявляющимся, однако, и в языке, и в литературе» [Там же: 293].