Йод, хотя и является элементом-родственником фтора, хлора и брома, воспринимается нами как не только менее опасный, чем его собратья по группе галогенов, но даже как некий благотворитель человечества. Йодированная соль в Америке ничуть не менее распространена, чем фторированная вода, но ее внедрение в обиход начиная с 1920-х гг. не вызвало, в отличие от фтора, никаких бурных возражений. Знакомая всем нам медицинская форма йода, его тинктура, по сути, представляет собой йод в спиртовом растворе. Коричневая жидкость в коричневом пузырьке кажется нам чуть ли не чистым спасительным елеем с острым запахом и насыщенным цветом, оставляющим долго не сходящие пятна, что-то вроде ванильной эссенции, только для наружного употребления.
Йод принадлежит к числу величайших случайных открытий в истории науки. В 1805 г. Бернар Куртуа взял на себя управление крайне убыточной семейной селитренной фабрикой, располагавшейся в Париже, на то время, пока его отец сидел в долговой тюрьме. Несмотря на начало наполеоновских войн, в самом Париже после страшных лет революции царил мир, и спрос на взрывчатые вещества был небольшой. А сырье для производства селитры, и в особенности гуано, получать было все сложнее. Куртуа изо всех сил старался поддержать свой бизнес на плаву и стал производить селитру (нитрат калия или натрия) из древесной золы. Но, когда и древесной золы стало не хватать, он перешел на водоросли, которые традиционно поставлялись из Бретани и Нормандии для получения соды, использовавшейся в производстве стекла. Как-то уже в 1811 г. он заметил ржавчину на медных сосудах, в которых он смешивал золу от водорослей с другими ингредиентами для производства селитры. Проведя проверочный эксперимент, он обнаружил, что коррозия возникла из-за бурной реакции серной кислоты со щелочью. В ходе реакции выделялись также клубы красивого фиолетового пара. Продолжив свои исследования, Куртуа выяснил, что пары не конденсировались в жидкость, но образовывали необычные металлического вида черные кристаллы. У Куртуа сразу же появились подозрения, что он открыл какой-то новый химический элемент, но он не располагал ни соответствующим оборудованием, чтобы провести проверочные тесты, ни временем для этого. Поэтому он попросил двух своих друзей продолжить его работу. Один из них, химик, занимавшийся химией газов, Жозеф-Луи Гей-Люссак, предложил назвать новый элемент йодом.
По странному стечению обстоятельств при крестинах нового элемента, если не при его рождении, присутствовал Гемфри Дэви. С 1792 г. жителям Британии стало сложно въезжать во Францию, но Дэви, лауреату премии Наполеона, паспорт был выдан по личному приказу императора с тем, чтобы он мог получить свою награду. В октябре 1813 г. молодожены Дэви вместе с молодым и немного нервничающим Майклом Фарадеем в роли их лакея сели в Плимуте на корабль, использовавшийся для обмена пленными, и отправились в Бретань. В конце довольно дождливого путешествия они причалили на вражеской территории, где их обыскали с ног до головы, не исключая обуви. По дороге в Париж кухни поразили их своей неопрятностью, еду же они сочли на удивление вкусной. Дэви лелеял благородную надежду «через посредничество людей науки смягчить крайности войны». Однако сам же уклонился от первого шага навстречу противной стороне: в Лувре он отводил глаза от картин, лишь бы не сделать комплимент хозяевам. Джейн Дэви тем временем шокировала прохожих в саду Тюильри своей поразительно немодной маленькой шляпкой.
Дэви встретился с Ампером, который предупредил его об опасности трихлорида азота. У Ампера в тот момент имелось новое вещество, полученное Куртуа. Воспользовавшись аппаратурой, которую он захватил с собой в путешествие, Дэви подверг вещество анализу и согласился с Гей-Люссаком, что это новый элемент, родственный хлору. Гей-Люссаку не понравилось, что Дэви мгновенно направил в Королевское научное общество сообщение по данному вопросу. А Дэви со своей стороны решил, что француз расспрашивал его только для того, чтобы выудить у него информацию. Так или иначе, по окончании двухмесячного пребывания Дэви в Париже, когда его сделали членом-корреспондентом Французской академии наук, все уже дружески улыбались друг другу. С самим Наполеоном чета Дэви не встретилась, однако императрице Жозефине они нанесли визит в Мальмезоне перед отъездом в Италию, Швейцарию, Австрию и Германию. Домой они вернулись только в апреле 1815 г., за несколько недель до сражения при Ватерлоо. Где-то по дороге Дэви изменил свое мнение относительно «смягчения крайностей войны» и в скором времени уже писал премьер-министру лорду Ливерпулю, настойчиво требуя самого жесткого отношения к французам при определении условий мирного договора.