Научный «туризм»

Но ближе к делу. Лагерь окружали сады и поля. В садах зрели сливы, яблоки и абрикосы. В полях – огурцы и помидоры. Несмотря на строжайший запрет руководства лагеря, набеги на колхозные и частные владения начались со дня заезда. Не обходилось без приключений. Однажды Саша Вересов вынужден был часа четыре просидеть, скорчившись на верхушке яблони, глядя на беснующуюся внизу огромную овчарку, бдительно охраняющую социалистическую собственность. Сторожа, который спустя указанное время появился под деревом, Саша встретил, как родного дядю после долгой разлуки.

Как-то и мы с Витей пошли на промысел. Нас перевезли на лодке (университет держал небольшую лодочную станцию) на другую сторону Днестра, и мы отправились в одно из богатейших окрестных сел – Добровляны за фруктами. Уже достаточно плотно загруженные, мы возвращались по узкой тропинке, петлявшей между рекой и огородами, поедая душистые абрикосы, как вдруг увидели, что сзади нас догоняет толпа аборигенов с явно недружескими намерениями. Мы, естественно, ускорили шаг, но тут оказалось, что и спереди нам навстречу спешит такой же отряд местных жителей, преимущественно молодежи. Мы оказались в ловушке. Выбор был небольшой – или в гости к ограбленным нами хозяевам, или в Днестр. Мы бросились к лежавшей на берегу лодке, но она была пристегнута мощной цепью к растущей рядом иве. Ситуация казалась безвыходной. И тут, в порыве отчаяния, Витя подбежал к дереву, в два рывка выдернул его с корнем из земли (усиленные, многодневные тренировки не прошли даром), погрузил вместе с цепью и замком в лодку, и через минуту мы, сильно оттолкнувшись от берега и с остервенением гребя всеми конечностями, уже были на середине реки, к горестному изумлению местной молодежи, предвкушавшей скорую расправу. Лодку мы затем, освободив от ивы, спрятали на острове и использовали в личных целях.

В лагере я также познакомился с университетской достопримечательностью – математиком (между прочим, талантливым) Вовой Бильдиным. Вову как-то друзья пытались окрутить, для хохмы, с местной проституткой. Он с большим трудом отбился и, забросив любимую математику, принялся писать книгу "Что такое б… и как с ней бороться", отрывки из которой зачитывал по памяти всем желающим. Вова прославился еще тем, что ночью мог забежать в колхозное поле (где и днем было непросто найти спелый помидор) и через минут десять выбегал с полной пазухой красных помидор, служивших закуской отдыхающим с репужинской “буряковкой” студентам. Последним его приключением в лагере было следующее. Вове не нравилось справлять естественные надобности в закрытых помещениях. То ли запах там его не устраивал, то ли по каким-то клаустрофобическим соображениям, но – не желал Вова и все тут. При этом в туалет он ходил, но совершал все снаружи. Однажды он подошел к туалету и принялся поливать заднюю стенку помещения, в котором в тот момент находился сам начальник лагеря. Помещение было деревянным, достаточно древним, с многочисленными щелями, и Гонжа вскоре ощутил спиной некоторый дискомфорт. Обернувшись назад и выяснив сущность происходящего, полуголый начальник выскочил из туалета и, натягивая на ходу штаны, помчался за ошарашенным Бильдиным. Вова чудом спасся, но этот день и оказался для Вовы последним в его лагерной жизни.

4. Киев

Затем мы встретились с Витей уже в Киеве, что ознаменовалось жуткой пьянкой, благопристойно начавшейся в дегустационном зале на Красноармейской и завершившейся где-то под трибунами Республиканского стадиона, о чем я, впрочем, помню уже смутно. Витя работал в онкологическом институте, где, как подлинный ученый, испытывал на себе канцерогенные свойства твердокопченых колбас. В промежутках между испытаниями Витя с коллегами посещал близлежащий бассейн. Узнав, что Витя получает только сотню в месяц, я перетащил его в "молекулярку", где дармовой колбасой не кормили, но платили больше. Я, уже в качестве аспиранта Института ботаники, частенько захаживал к нему в институт на партию бильярда. Мы играли обычно на пару и естественно дополняли друг друга. Мои тоненькие "свои" сочетались с Витиными пушечными "чужими", которые он со звоном вколачивал в угловые лузы.

5. Москва