Наука и богословие. Введение

Некоторые ученые предположили, что даже в пределах этого физического мира возможна некоторая степень совершенства. «Углеродная жизнь» должна будет в конце концов исчезнуть, когда условия станут слишком неблагоприятными, но, возможно, что «интеллект» изобретет для себя «тела», приспособленные к изменившимся обстоятельствам. Самый последовательный, убежденный и стойкий защитник такой «физической эсхатологии» — Франк Типлер. Он занял позицию радикального редукционизма, уравнивающего жизнь с переработкой информации. Если люди — только «компьютеры из мяса», то когда «мясо» больше не может существовать, программы (которые, по мнению Типлера, и есть жизнь) могут быть записаны на другом носителе. Наконец, перед финальным коллапсом вселенной, находящейся во власти все увеличивающейся гравитации, весь космос станет процессором, в смертельной агонии все быстрее и быстрее перерабатывающим бесконечное количество информации. Типлер называет это гипотетическое конечное состояние космоса «Омегой», или «физическим богом». Он считает, что Омега действительно может «воскресить» каждого человека, перезапустив их «программы». Эта невероятная гипотеза исключительно умозрительна (поскольку основана на предположениях о поведении таких состояний материи, которые находятся совершенно за пределами любой разумной экстраполяции современного физического знания). Кроме того, она последовательно редукционистская. Широкого признания она не получила.

Ассимиляция и гармония

Типлер высказал желание сделать богословие отраслью физики. Такая идея поглощения богословия наукой встретила сильное сопротивление ученых–богословов — Барбура, Пикока и Полкингхорна. Предшествующий обзор некоторых вопросов христианской мысли показал, что у богословия собственная сфера деятельности, в которой оперируют понятиями и фактами, специфическими именно для богословского мышления и не сводимыми ни к чему другому. Персональный и трансперсональный религиозный опыт нельзя приравнивать к простым эпифеноменам в основе своей имперсонального физического мира. Вечный Бог, чья верность служит основой прочной надежды, не может быть сведен к временному космическому суперкомпьютеру. Вечная человеческая жизнь не может быть приравнена к длящемуся долю секунды порыву в виртуальной реальности.

Богословие обладает автономией, которую наука должна уважать. Богословие также не должно вторгаться в научные дискуссии и стремиться их контролировать. И все же у нас только одно знание и одна сотворенная реальность (богословие считает так, основываясь на утверждении о единстве Бога), поэтому должна быть какая–то взаимосвязь между взглядами и способами их изложения, присущими богословию, и взглядами и способами изложения, присущими науке. Ученые–богословы отвергают точку зрения «двух языков», отсутствие согласованности между двумя дисциплинами. Остается открытым вопрос, какими именно из всего широкого спектра возможных типов взаимоотношений должны быть сбалансированные взаимоотношения науки и богословия. В пределах этого могут быть отношения, когда одно полностью поглощает другое или когда они полностью независимы друг от друга.

Один из возможных вариантов — ассимиляция, поиск концептуального взаимодействия настолько полного, насколько это только возможно без подчинения одной из сторон. Те, кто придерживается такого взгляда, часто достаточно широко пользуются категориями эволюции. Примером тому может служить идентификация Тейяром де Шарденом Омеги (необходимо отличать от Омеги Типлера) одновременно с целью эволюции на Земле и с приходом Космического Христа. Другим примером служит использование функциональной христологии, допустим, Барбуром. Понимание Христа как «нового человека» появилось, конечно, благодаря желанию воздать должное его значительности, не создавая трудностей для светского восприятия (какие бы сложности ни возникали при этом из–за несовпадения с данными Нового Завета). Философия процесса в целом склонна к ассимиляции, хотя возникают проблемы из–за несовпадения с научным описанием физических процессов.