Наука и богословие. Введение

Многие современные философы ответили бы, что наука уже потому оправданна, что позволяет нам делать определенные вещи. Для таких философов наука есть синоним прагматизма. Технология, с их точки зрения, — не просто полезный побочный продукт научной деятельности, но ее основное достижение. Это утверждение бросает вызов тому, что мотивирует практически каждого истинного ученого, а именно желанию понять, а не просто получить определенный результат.

Такое несоответствие действительности и прагматического взгляда на науку можно проиллюстрировать следующей притчей. В бюро метеопрогнозов приносят черный ящик, к которому приложена инструкция: «Заложите в отверстие А подробное описание погоды на сегодня, потом поверните ручку и из отверстия Б вы получите точное предсказание погоды, которая будет через неделю». Это кажется неправдоподобным, но метеорологи решают попробовать. И как ни странно, это всегда работает! Прагматическая задача бюро метеопрогнозов успешно выполнена, но можно с уверенностью сказать, что ученые не махнут рукой и не разойдутся по домам. Очень скоро они разберут черный ящик по кусочкам, чтобы выяснить, как он действует. Их желание не ограничивается предсказанием погоды: они хотят ее понять.

И, наконец, прагматизм не объясняет, откуда у науки берется ее удивительная способность реально влиять на физический мир. А ведь наиболее простое тому объяснение — то, что эта способность коренится в реальности научных знаний о мире.

Карл Поппер был, прежде всего, логиком. Он отчаялся решить проблему индукции, то есть того, каким образом всеобъемлющая теория может быть выведена на основе относительно небольшого количества специальных испытаний. Конечная верификация казалась ему недостижимой с помощью ограниченного опыта. При этом он заметил, что для выявления ложности теории достаточно всего лишь одного противоречащего ей примера. Утверждение «Все лебеди белые» считалось истинным до тех пор, пока в Австралии не обнаружили черных лебедей. Таким образом, для Поппера характерная черта науки — ее опровергаемость. Он считал основным научным методом предложение смелых гипотез, которые остаются открытыми для опровержения их опытным путем. На первый взгляд, это предположение кажется заманчивым. Одного эксперимента было достаточно, чтобы опровергнуть теорию о том, что на субатомном уровне нет строго левонаправленных и правонаправленных процессов. Поппер, без сомнения, коснулся важного аспекта научной практики, но дальнейшие размышления показывают, что ему удалось увидеть его только с одной стороны.

В теории Поппера есть два серьезных недочета, и они оба становятся видны при рассмотрении действительной истории науки. Первый состоит в том, что, согласно Попперу, единственное реальное знание, которое доступно ученому, — это знание об ошибке, а не знание истины. Мы знаем, что утверждение «Все лебеди белые» ложно, но мы не знаем, что есть истина в отношении цвета лебедей. (Мы не можем логически исключить возможность появления бирюзового лебедя.) И все же, в реальности, человечество получило некоторые научные данные, которые никогда не придется подвергнуть сомнению. Например, теперь мы знаем о существовании атомов и о том, что ДНК имеет спиралевидную форму. Поппер не принимает этого во внимание. Второй недочет состоит в том, что фальсификация — не настолько объективное понятие, насколько можно было бы предположить. Это справедливо даже для теории такого низкого уровня, как теория о белизне лебедей. (Ведь та австралийская птица могла быть и длинношеей уткой.) Когда же речь идет о теориях такого высокого уровня, как, скажем, ньютоновская теория тяготения, опровержение становится гораздо более сложной задачей. Когда выяснилось, что планета Уран ведет себя не так, как она теоретически должна была бы себя вести, астрономы не отвергли закон обратного квадрата силы тяготения как дискредитировавшую себя теорию. Вместо этого они предположили, что существует еще одна планета, еще не открытая, которая нарушает орбиту Урана. Последовавшее вскоре открытие Нептуна было великолепным тому подтверждением.