«Наука и Техника» [журнал для перспективной молодежи], 2007 № 01 (8)

Да, вот что еще я забыл сказать: таких, как я, в нашем доме живет немало. Думаю, сотни… а скорее тысячи. Правда, почти все они, когда я прибыл в дом, были уже взрослые. У каждого несколько больших комнат с разными там штуковинами… послушной мебелью, устройствами… в общем, массой всего, что для жизни и удовольствия требуется… и дом этот — коридоры, лестницы — тянется на несколько километров в стороны, вниз и вверх. Иногда я думаю, что он бесконечен. Но это определить нелегко. Я редко выхожу за пределы своих комнат. Все мы, обреченные, живем в одиночку.

А как же мама, подруги, приятели? Ну, это-то понятно — они роботы. А вы что, до сих пор не догадались? Мне об этом рассказал мой сосед, когда мне было лет шестнадцать. Я знал его уже давно. Он время от времени заходил ко мне с тех пор, как я прибыл сюда. И я все время пугался. Еще бы, прожить несколько сотен лет — не шутка. Надо видеть со стороны, каким тогда становишься. На первый взгляд кажется — человек человеком, а приглядишься — все равно похоже, но не так чтобы очень.

Ну и вот, значит, этот сосед привязался ко мне, как к родному… сыну? праправнуку?., и решил, что просветить меня, когда я подрасту, должен именно он. Так оно и вышло. Он рассказал мне, что я струль и что людей вроде нас во всем мире немного. Слово «струль», оказывается, взято из одного древнего романа, там это как-то по-другому звучало — но уж больно заковыристо, язык сломаешь, пока выговоришь. «Мы нужны, — сказал сосед, — чтобы люди никогда не захотели стать такими, как мы».

Затем он рассказал мне про маму и про приятелей. Про то, что мама, оказывается, совсем не мама — ее подменили, когда привезли меня сюда. Нельзя же было допустить, чтобы мама жила со мной все время и привыкала к мысли, что я — урод и буду жить вечно. А так, глядишь, она меня и забудет. Не совсем, но хотя бы наполовину.

Сами понимаете, не очень-то приятно мне было это слышать. Я как раз несколько месяцев назад впервые переспал с девчонкой. Одной из своих приятельниц-роботов.

Нет, их, даже когда спишь с ними, от людей не отличишь. Если не знаешь. Да и если знаешь — тоже. Они Во всем — люди как люди. Только послушные очень.

А дальше… ну, вы поняли, да? Девчонок-роботов было у меня много, и я спал со всеми по очереди, не особо отличая одну от другой. В виртуал по десять часов подряд ходил. Короче, пытался забыться — на всю катушку пытался.

И даже не очень огорчался, когда людей приводили. Чтобы показать им, насколько я счастлив.

У меня была богатая жизнь, вы не думайте! Когда на виртуал времени хватает, то можно сто жизней взамен одной прожить. Путешествия по планетам, геройские приключения. Миры, красотки, чудовища… А в реале — огромные, как во дворце, комнаты. И роботы, и цветники. И пища на любой вкус.

И можно лишь изредка спохватываться, что в твоей жизни чего-то не хватает. Самую малость не хватает. Чуть.

А потом… не знаю, сколько прошло — сто, триста лет… вдруг все резко, словно бы за день изменилось. Исчезли куда-то роботы. Точнее, я сам их прогнал: надоели. И в виртуал ходить перестал. Тоже наскучило…

Это неправда, что я разучился чувствовать. Что все такие, как я, чувствуют мало. Неправда. Только уж очень это надоедает — чувствовать. Надоедает до остервенения…

Уснуть бы… Да, уснуть.

Вчера я опять пришел в отчаяние. Я спрашивал их, этих мелких тварей, как будто они могли услышать: отпустите ли вы меня? Отпустите, прошу. Ведь я же ничего плохого вам не сделал. Ведь это так просто — покинуть меня. И все.

Я почти физически чувствую, как они пробегают по моему телу, и дрожь, и омерзение охватывает меня. Я схожу с ума.

И не кривитесь так, молодой человек! Не смотрите на меня с отвращением. Тоже мне, красавчик, розовые щеки… Вот посмотрел бы я, кем бы вы стали, если б четыреста лет прожили. Да, старик. Старик. Ну и что? Триста лет назад волосы выпали… кожа высохла, как на мумии. Одно слово — струль… Ну и что? Надо же, в конце концов, сострадание иметь!

Да, сострадание… Как я нуждаюсь в сострадании. Отпустите меня, пожалуйста. Нет, не твари — они не слышат… а люди. Отпустите меня — я же знаю, вы можете. Ну и что, что я нужен? Что, глядя на меня, люди не желают быть такими, как я? Но я ведь тоже человек. Отпустите, я устал…

Освобождение. Я знаю, оно наступит. Хоть через тысячу. Хоть через три тысячи лет. Когда люди станут другими. Когда им не нужны будут несчастные, выбранные рулеткой. Крайняя степень счастья — для доказательства от противного — будет не нужна… И вот тогда я отдохну. Ах, как долго я буду спать… Вечность.

* * *

— Ну, как вам наш знаменитый пациент? — медсестра улыбнулась, взмахнув бархатными ресницами — очевидно, считает себя привлекательной. Ну, пусть считает.

Доктор сдержанно улыбнулся ей в ответ: