Наука любви (сборник)

Кто почитает еще благородные ныне искусства?

Ценными кто назовет нежные ныне стихи?

В прежнее время талант – и золота был драгоценней;

Нынче невеждой слывешь, если безденежен ты.

Книжки мои по душе пришлись владычице сердца:

Вход моим книжкам открыт, сам же я к милой не вхож.

Хоть расхвалила меня, для хваленого дверь на запоре, —

Вот и слоняюсь – позор! – вместе с талантом своим!

Всадник богатый, на днях по службе достигнувший ценза [215] ,

Кровью напившийся зверь, ею теперь предпочтен.

Жизнь моя! Как же его в руках ты сжимаешь прекрасных?

Как ты сама, моя жизнь, терпишь объятья его?

Знай, что его голова к военному шлему привычна,

Знай, – опоясывал меч стан его, льнущий к тебе;

Левой рукой с золотым, лишь недавно заслуженным перстнем [216]

Щит он держал; прикоснись к правой: она же в крови!

В силах притронуться ты к руке, умертвившей кого-то?

Горе! Ведь прежде была сердцем чувствительна ты!

Только на шрамы взгляни, на знаки бывалых сражений, —

Добыл он телом одним все, что имеет теперь.

Хвастать, пожалуй, начнет, как много людей перерезал, —

Все-таки трогаешь ты, жадная, руку его!

Я же, Феба и Муз чистейший священнослужитель,

У непреклонных дверей тщетно слагаю стихи!

Умные люди, к чему вам беспечная наша наука?

Нужны тревоги боев, грубая жизнь лагерей.

Что совершенствовать стих? Выводите-ка первую сотню [217] !..

Лишь пожелай, преуспеть так же ты мог бы,

Гомер! Зная, что нет ничего всемогущее денег, Юпитер

С девой, введенной в соблазн, сам расплатился собой:

Без золотых и отец был суров, и сама недоступна,

В башне железной жила, двери – из меди литой.

Но лишь в червонцы себя превратил обольститель разумный, —

Дева, готова на все, тотчас одежды сняла.

В век, когда в небесах Сатурн господствовал [218] старый,

В недрах ревниво земля много богатств берегла.

Золото и серебро, и медь и железо таились

Рядом с царством теней, – их не копили тогда.

То ли земные дары: пшеница, не знавшая плуга;

Соты, доступные всем, в дуплах дубовых; плоды…

Землю в то время никто сошником могучим не резал,

Поля от поля межой не отделял землемер.

Не бороздило зыбей весло, погруженное в воду,

Каждому берег морской краем казался пути.

Против себя ты сама искусилась, людская природа,

И одаренность твоя стала тебе же бедой.

Вкруг городов для чего воздвигаем мы стены и башни,

Вооружаем зачем руки взаимной враждой?

Море тебе для чего? Человек, довольствуйся сушей.

В третье ли царство свое мнишь небеса превратить?

А почему бы и нет, когда удостоены храмов

Либер, Ромул, Алкид, Цезарь с недавней поры? [219]

Не урожаев мы ждем от земли, – мы золота ищем.

Воин в богатстве живет, добытым кровью его.

В курию [220] бедный не вхож: обусловлен почет состояньем, —

Всадник поэтому строг и непреклонен судья…

Пусть же хоть всё заберут, – и Марсово поле, и Форум;

Распоряжаются пусть миром и грозной войной, —

Только б не грабили нас, любовь бы нашу не крали:

Лишь бы они беднякам чем-либо дали владеть…

Ныне же, если жена и с сабинкою [221] схожа суровой,

Держит ее, как в плену, тот, кто на деньги щедрей.

Сторож не пустит: она за меня, мол, дрожит, – из-за мужа…

А заплати я – уйдут тотчас и сторож, и муж!

Если какой-нибудь бог за влюбленных мстит обделенных,

Пусть он богатства сотрет неблаговидные в прах!