Наука Плоского Мира II: Земной шар

Конечно, среди этих неизведанных земель М-пространства не всегда встречаются хорошие мотивы. Например, местными достопримечательностями могут быть мотив, состоящий из 29 повторений средней ноты «до» с последующей «фа-диез», а также

BABABABABABABABABABABABABABABA[131],

хотя композитор, сочинивший такую музыку, вряд ли будет удостоен какой-нибудь награды. Тем не менее, невероятное множество новых замечательных мотивов наверняка все еще ждут своего часа. М-пространство настолько велико, что даже если пространство хороших мотивов составляет лишь малую его часть, оно все равно должно быть огромным. Если бы люди безостановочно сочиняли мотивы с момента зарождения Вселенной и продолжали до самого конца света, у нас все равно остались бы мелодии в запасе.

Говорят, Иоганнес Брамс однажды гулял на берегу моря со своим другом, который жаловался на то, что вся хорошая музыка уже была написана в прошлом. «О, смотри-ка», — сказал Брамс, показывая на море — «Вот и последняя волна».

Теперь мы переходим к, пожалуй, самой важной роли, которую музыка и изобразительное искусство сыграли в нашей истории — в отличие от обитателей границ, шимпанзе и, быть может, неандертальцев. Если мы не ошибаемся, то именно в этом и состоит цель Ринсвинда.

Когда мы смотрим на сцену, то видим только центральный сектор с углом в 5-10 градусов. Мы домысливаем его окружение и убеждаем самих себя в том, что видим в пределах 90 градусов или около того. Мы воспринимаем расширенный вариант той крошечной области, которая доступна нашим органам чувств. Услышав звук, мы точно так же рассматриваем его в некотором контексте. Мы прокручиваем услышанное у себя в голове, мы догадываемся, что произойдет дальше и «выдумываем» расширенное настоящее — как будто мы смогли расслышать предложение с первого раза. Мы способны хранить в голове предложение целиком, как если бы услышали его непосредственно, а не по одной фонеме за раз.

Вот почему мы можем совершенно неправильно понять слова песни, даже не осознавая этого. В газете «Гардиан» («Guardian») даже был забавный раздел, посвященный таким ошибкам — например, «kit-kat angel» («ангел Kit-Kat») вместо «kick-ass angel» («отпадный ангел») — здесь виден культурный разрыв поколений, который лишний раз подчеркивает, насколько восприятие зависит от наших ожиданий. Йен помнит песню Энни Леннокс, в которой строчка «a garden overgrown with trees» («сад, заросший деревьями») все время звучала как «I’m getting overgrown with fleas» («я зарастаю блохами»).

Когда мы наблюдаем за происходящим на экране телевизора или кинотеатра, мы удерживаем в памяти отрезки времени точно так же, как предложения или отрывки музыкальных произведений. Мы не только объединяем кадры в последовательность сцен, но еще и додумываем пространственные детали, которые в данный момент находятся вне поля зрения. Наш мозг располагает множеством приемов, незаметных на уровне сознания — в кинотеатре наши глаза движутся из стороны в сторону — точно так же, как и во время чтения этих строк. Но на время движения глаз наше восприятие отключается, и умозрительный образ корректируется таким образом, чтобы новое изображение, сформированное на сетчатке, соответствовало своей предыдущей версии. Именно с этим связаны приступы «морской болезни» — наше чувство равновесия нарушается, когда внешнее изображение из-за скачков оказывается не там, где мы его ожидаем увидеть.

Теперь подумайте о музыкальных произведениях. Разве построение расширенного настоящего — это не то самое упражнение, которое ваш мозг «хочет» проделать над последовательностью звуков, не касаясь сложности, связанной с ее смыслом? Стоит привыкнуть к стилю определенного музыкального произведения — и мы уже способны воспринимать целые темы, мотивы и развития, несмотря на то, что слышим по одной ноте за раз. Точно так же действует исполнитель, который играет эту мелодию. Его мозг ожидает определенного звучания музыки, и музыкант старается этим ожиданиям соответствовать. В какой-то мере.