Наука умирать

Ехали по большой дороге к Екатеринодару. Впереди гремели орудия красных. Отъехав несколько вёрст, увидели и разрывы. Сопровождающий казак объяснял, что с утра шёл бой за молочную ферму Кубанского экономического общества.

   — Видите вон там справа рощица? Это и есть ферма. Над самой над Кубанью.

Чем ближе к ферме, тем чаще шарахаются кони от трупов, разбросанных по степи и вдоль дороги. Больше всего чёрных бушлатов. Погибшие матросы-большевики. Въехали в рощу, и здесь лошади вставали на дыбы, ржали с истерическим хрипом — трупы матросов на каждом шагу.

Южные сосны со своими короткими зелёными кудрями давали мало тени, в роще стояла жара, над телами погибших роями вились мухи и пахло гниющим мясом. Роща окружала ферму с севера и запада, с восточной же, с боевой стороны, росли ещё безлистые тополя. За ними, в дыму разрывов, панорама Екатеринодара — стены и крыши домов, линии улиц, кресты церквей, здание Черноморского вокзала на северо-западной окраине.

Только что была отбита контратака красных, командиры толпились у белого домика, стоящего в тополях, солдаты и ординарцы наводили там порядок — ждали Корнилова. Генерал Богаевский, черноволосый усач с озабоченным лицом, выслушал доклад Брянцева, прочитал записку, сказал:

   — Вот генерал Казанович, командир Партизанского полка, вам поможет, прапорщик. Борис Ильич — офицер связи от генерала Маркова. Займитесь с ним.

Казанович — сухощавый, седобородый, лет около пятидесяти с чисто генеральским выражением лица, требующим немедленного и безусловного повиновения, — мельком просмотрел записку, сказал: «После» — и вернулся к главному: к разговору Богаевского с полковником Барцевичем из штаба Корнилова. Все они смотрели на окутанный дымом город и говорили не просто о ходе обычного боя, где может быть всякое — и переход к обороне, и даже отступление. Они говорили о жизни и смерти. Жизнь — это войти в те улицы, занять большей вокзал, перекреститься, подойдя к той церкви. Всё остальное — смерть.

   — Вы сами сейчас видели, полковник, что сражается один полк Бориса Ильича. Где же армия? Ещё ночью, в два часа ночи, когда я получил приказ Лавра Георгиевича о наступлении, то хотел ехать к нему и просить об отмене приказа. Потом понял, что это невозможно. Утром, когда Борис Ильич начал атаковать ферму, я вдруг узнаю, что Корниловский полк, который должен начать наступление одновременно с Казановичем, стоит на месте. Почему? Оказывается, Неженцев не получил вовремя приказа. Как это понимать?

   — Я обязательно разберусь, — уныло сказал полковник.

   — И это не всё. Я хотел остановить наступление и Партизанского полка, но Борис Ильич отговорил меня — он взял ферму. Но город один полк взять не может. Корниловский полк не двигается до сих пор. Мой левый фланг оголён, а красные, судя по всему, именно там готовятся контратаковать. Мне пришлось послать туда батальон Партизанского полка.

   — Я обязательно разберусь, — так же уныло пообещал Барцевич.

   — А где 1-я бригада? Вводите её в бой, и мы — в городе.

Они смотрели на город. Солнце палило с юга, справа, и улицы, ведущие к центру, виделись тёмными полосками.

   — 1-я бригада уже переправляется, — сказал штабист с облегчением.

   — Это верно, прапорщик? — обратился Богаевский к Брянцеву.

   — С утра начал переправляться Кубанский полк, ваше превосходительство.

   — Кубанский? — удивился генерал. — Почему не 1-й Офицерский? Самый боевой полк торчит где-то в тылу в самый решающий момент штурма. Екатеринодар сегодня был бы наш, если б его штурмовала вся армия, а не один полк моей бригады.

К домику подъехали верхом ещё несколько офицеров и с ними знаменитая Вавочка — падчерица донского полководца, любимица всей армии. Она была в галифе и сапогах.

   — Ты почему здесь? — грозно спросил Богаевский. — Почему в форме? Я не пущу тебя в атаку.

   — Ваше превосходительство, позвольте мне остаться у вас. Здесь так весело. А юбку и косынку я порвала на бинты. Там в Елизаветинской, столько перевязок.

Злобно прожужжал снаряд и с грохотом и треском разорвался в роще.

   — Ты права, девочка: у нас весело, — согласился генерал и крикнул ординарцу: — Сидоренко! Найди девушке юбку, платье, всё, что нужно, и не отходи от неё.

Брянцев позавидовал этому Сидоренко. Конечно, он любит Клаву и всю жизнь будет помнить её поцелуй, но Вавочка... Не мужское желание делать с ней то же, что этой ночью происходило с Клавой, а рыцарская мечта защитить, служить ей, может быть, нежно романтически поцеловать.

Вместе со следующим разрывом снаряда в той же роще, но дальше от дома услышали крик телефониста из сарайчика, стоящего недалеко:

   — Генерала Казановича вызывает 1-й батальон.

   — Без телефона видно, — сказал Богаевский, глядя в бинокль. — Контратака. За тем оврагом поднимаются цепи.

   — Разрешите мне лично быть там, Африкан Петрович, — обратился Казанович к Богаевскому.

   — А кто будет заводы атаковать?

   — Я поручу полковнику Писареву.

   — Поезжайте, Борис Ильич.