Наука умирать

   — Роты в цепь! Приготовиться к атаке! Артиллеристы к бою!

Миончинский рысью вывел батарею вперёд. Лошади с трудом прошли мокрое поле, вытащили орудия на уже подсохшую полянку, спрятавшуюся в кустарнике. Зазвучали обычные команды: «С передков! К бою!..» По степи метались разбежавшиеся лошади генеральской свиты. Их 6 трудом ловили коноводы.

Батарея открыла беглый огонь по бронепоезду. Бледные на солнце молнии выстрелов вспыхивали над затворами пушек. Миончинский рассчитал прицел точно — разрывы покрыли железнодорожную колею и платформы бронепоезда чёрными всплесками земли.

Бронепоезд задымил и быстро скрылся, уйдя на станцию.

Гром начавшегося боя напугал приблудную собаку, Дремавшую у дверей комендатуры, и прервал объяснения коменданта с Ольгой и сопровождавшим её матросом. Грохот выстрелов и разрывов перекатами ходил над станцией, уши пронизывала боль, сердце падало, хотелось зажмуриться, лечь и уползти куда-нибудь. Комендант решил перенести разбор дела подозрительных лиц в свой кабинет. По дороге он отшвырнул сапогом ластившуюся собаку, вроде бы белую, но густо покрытую грязью.

В кабинете латыш сидел за столом, его бойцы стояли по бокам, а Ольга и матрос остановились у двери и наперебой доказывали в паузах между пушечными выстрелами, что в документе всё указано: она сопровождает бывших офицеров после лечения в госпитале к месту жительства. По договорённости корниловцы передают в станице Елизаветинской двоих пленных большевиков.

   — Сам Автономов подписал! — горячо говорила Ольга.

   — Автономия — есть контрреволюция, — грозно возразил комендант. — За это расстрелять. Я имею право приводить приговор в исполнение.

   — Не автономия, а Автономов! Командующий Юго-Восточной революционной армией. За невыполнение его приказа — расстрел без всякого приговора, — заявил матрос вполне спокойно и сдвинул бескозырку на затылок.

   — Кто к кадетам идёт — расстрел, — комендант теперь обратился к своим помощникам. — Кто не пускает, опять расстрел? Так я говорила, товарищи?

   — К белым, конечно, контра переходит, — сказал один.

   — А с другого боку приказ Автономова, — сказал другой.

   — Автономия, Автономов, — пробормотал комендант и наконец решил.— Берите белый флаг и надо везти своих раненых.

   — Это уж я сама устрою, — сказала успокоившаяся Ольга. — После боя. К вечеру.

Матрос, не прощаясь с Ольгой, быстро зашагал к своему бронепоезду. С подножки первой боевой платформы ему кричал командир — Олег Руденко:

   — Бегом, Ярощук! Выходим на позицию кадетов бить! Сдал эту бабу коменданту? Пустит он её к белым или шлёпнет?

   — Самого, твою мать, чуть не шлёпнули...

По бригаде Маркова из пушек и пулемётов били два бронепоезда. Они не выехали на открытое пространство, а стояли у станции, скрытые густыми посадками, и не дымили. Били поочерёдно гранатами и шрапнелью, особенно стараясь поразить батарею, стоящую на открытой позиции. Спасало лишь то, что лошади и орудия развезли грязь на казавшейся сухой полянке, и гранаты, падавшие в глубокое месиво, не разрывались. Но от шрапнели жертв была достаточно. Ларионов таскал раненых в кусты, к передкам.

Бригада Маркова пряталась от огня за железнодорожной насыпью. Сам генерал был здесь же. Он пробрался по кустам к батарее и обрушился на Миончинского:

   — Почему не бьёшь по бронепоездам, твою мать? Я не могу поднять людей на пулемёты и орудия, а ты спишь... так тебя!..

   — У меня нет снарядов на пристрелку. Я не вижу бронепоездов и не могу бить прямой наводкой. Они даже дымить перестали. У меня осталось столько снарядов, что я могу бить только наверняка.

Станция ожила, зашевелилась. На поле из-за станционных построек и посадок появились цепи серых шинелей. Марков опять был среди своих офицеров за насыпью. До наступающих красных оставалось шагов 600. Были слышны выкрики «Бей кадетов!» и матерная брань.

   — Перебежками по одному! — скомандовал Марков... — Вперёд!

Некоторые выполнили команду, другие лежали, будто её и не слышали. Возмущённо кричали командиры рот, но ничего не менялось. Пулемёты и винтовки красных били непрерывно и прицельно. Не прерывался и поток раненых, переправляемых в тыл. Среди тех, кто пытался начать атаку и бежал вперёд за насыпь, к речонке Шелш, тоже стонали раненые. Появилась медсестра Маруся. Она смело перелезла через насыпь и, пригибаясь, побежала вперёд — надо же помочь тем, кто лежит там, на поле, истекая кровью. Вскоре она исчезла из виду. Думали, что погибла.

Красные цепи залегли. Бой затягивался.

Передали приказ:

   — Генерала Маркова к командующему!

Марков поднялся и, почти не пригибаясь под пулями, быстро шагал туда, где висело в безветрии трёхцветное знамя. Палящее солнце высвечивало неформенную зеленовато-грязную куртку генерала.

   — Который час, Сергей Леонидович? — спросил Корнилов прибывшего Маркова, сверкая диким азиатским взглядом.

   — Два часа пополудни, ваше превосходительство.

   — Я просил вас о ночном налёте, а вы закатили мне дневной бой. Хаджиев, собирайте конвой. Едем во вторую бригаду.

И больше не взглянул на Маркова.