Наукамоль

– Миссис Якобсон, Вы сделали интересный вывод говоря о дочери. Вы сказали «Это не её путь», говоря о том, что дочь не смогла бы смиренно или пассивно принять то, с чем она в корне не согласна, то что против её природы. Соответственно вы прекрасно понимаете, что есть её путь. Сейчас я попытаюсь рассуждать о некоторых вещах, возможно очень субъективно, поскольку буду говорить о вас. А знаю я вас лишь на основе нескольких часов бесед с вами и вашим супругом. Поэтому заранее извиняюсь. Пускай это будут абстрактные размышления, но я попытаюсь. Давайте попробуем провести аналогии, думаю это будет весьма эффективно и близко вам, особенно учитывая, что у вас с дочерью во многом схожие характеры. И так, я предлагаю вам новый угол обозрения, то что мы уже практиковали со Свеном. Я хочу, чтобы вы представили себя в роли вашей матери. Я хочу, чтобы вы сейчас закрыли глаза и вспомнили её лицо. Если вам будет комфортнее мы можем попросить Свена оставить нас на некоторое время, либо вы можете просто повернуться к нам спиной, чтобы вас ничего не смущало и не доставляло дискомфорта.

– Все в порядке. В одной комнате с супругом я чувствую себя в безопасности.

– Свен, Вы можете взять супругу за руку, чтобы она ощущала опору. И так, закройте глаза и вспомните свою мать. Её характер, её мимику и жесты в моменты эмоциональных переживаний. Перенеситесь мысленно в то время, когда вы были в возрасте Кэрол и вам только предстояла делать первые шаги во взрослую жизнь, став совершеннолетним человеком. Вы понимаете аналогию: ваша мать это вы, а вы это ваша дочь. Скажите, в том возрасте вы знали свой путь, вы представляли своё будущее? Не торопитесь, вам необходимо очень остро прочувствовать и вспомнить те ощущения.

– Да, я многое могу вспомнить. Я любила жизнь, семью, соседей, всех людей, особенно детей.

– И потому Вы выбрали медицину в качестве своего пути?

– Да, именно так. Я хотела помогать людям, посвятить этому свою жизнь.

– Миссис Якобсон, вы понимаете о ком сейчас говорите? Вы говорите о себе в возрасте Кэрол. Вы говорите, что хотели помогать людям, делать мир лучше? Согласны с моим выводом?

– Абсолютно.

– В те времена, когда медицина была не слишком развита и в первую очередь человек нуждался в помощи. И Вы остро это ощущали и стремились помочь. А теперь взгляните на себя глазами собственной матери, взгляните на себя в возрасте дочери и скажите видите ли вы отличия? А лучше скажите видите ли сходства? – я сверлил взглядом закрытые глаза Доротеи Якобсон.

– Да, Расти, я вижу сходства.

Мистер Якобсон помог развить и подытожить мою мысль:

– Разница лишь в том, дорогая, что сейчас тем самым беззащитным существом на этой планете стали животные и наша дочь, как и ты тогда стремится просто помочь.

– Абсолютно верно! Именно в эту сторону я и подвожу наш диалог. Миссис Якобсон, каково было отношение вашей матери к вашему выбору?

– Это очень болезненный вопрос для моей супруги, Расти.

– Ничего, дорогой, я попробую. Я перебралась в Америку из Европы одна. Я привезла мать сюда лишь через десять лет спустя. Меня не отпускали, но я сбежала в поисках новой и лучшей жизни.

– Мне жаль, что я нащупал у вас болевую точку, но с другой стороны это как случайный выигрыш в лотерею. Миссис Якобсон, Вы все ещё в роли собственной матери и теперь представьте её чувства, её боль, её видение всей ситуации. Любимая дочь, сильная и неуправляемая отправляется или точнее сбегает на другой континент и посвящает себя медицине. Дочь одна в чужой стране и её окружают страдания и смерть больниц. Ваша мама представляла ваше одиночество, она представляла ваш страх и ощущала одновременно свой. Она наверняка часто думала о том, откуда у вас обида на собственную мать, она часто размышляла о том, какие ошибки допустила в воспитании. Но она не могла их найти, потому что её воспитывали так же. И ей приходилось все списывать на свой счёт, на то что где—то она возможно не долюбила своё дитя или в чем—то обидела. И хотя для вас было очевидно обратное и Вы ни в чем никого не винили. Но что по—вашему чувствовала ваша собственная мать?! И какой жизни для вас она пожелала бы?

Миссис Якобсон молча представляла себе эту картину, слезы переполняли её закрытые веки. Мы все сидели молча около пяти минут давая возможность ей пережить и осознать сказанное. Затем женщина всхлипывая ответила дрожащим голосом:

– Боже, какое я все—таки чудовище! Моё сердце разрывается на мелкие ошмётки, сердце моей матери, как же мне теперь близки её переживания, которые тогда я не могла воспринимать всерьёз в силу возраста и жизненного опыта. Господь наказал меня тем же теперь!

Доротея Якобсон страдала, ей действительно было больно.