Наукамоль

– Именно так, Винс. Ни меня, ни Гарольда, никто нас насильно в Мексику не тянул. Это был наш выбор, наше желание и наша ответственность. Пастор предупреждал о риске и возможных последствиях. Каждый умирает от того к чему стремится, мы сами себе убийцы. Барбадилья выполнил свой уговор, и несмотря на весь пережитый ужас и муки Гарольда, мы своего добились. Пускай это и оказалось в итоге в моральном плане бесполезно для Гарольда. Сейчас он завязал со спортом и переключился на карьеру в кино и семью. У него новая жизнь. Возможно, чтобы избавиться от старой ему и необходимо было пройти через все это. Он увидел Дьювела в своём отражении и осознал, что ненавидел не конкретного человека, а скорее собственную схожесть с этим человеком, и когда он перешёл немыслимую границу все стало на свои места. Дьювел не смог найти выход из этого лабиринта, а Гарольд смог. И это его главная победа. Это тот необходимый опыт, который помог трансформации его души. Что касается Пастора, то это интересный человек с непростой судьбой. Несколько вечеров он заходил к нам в палатку, и мы немного поболтали. Несмотря на всю эту напускную жестокость и стальной безжизненный взгляд, он хороший человек. Я сумел разглядеть в нем нечто большее, чем желание иметь власть и деньги. И в какой—то степени для меня это не сюрприз – его появление здесь. Похоже он планировал покинуть свою страну уже задолго до встречи с нами. И те условия что он ставил по оплате: двадцать тысяч наличными и десять по факту выигрыша, вовсе не случайны. Это было частью его плана, какая—то дополнительная подушка безопасности здесь в Лос Анжелесе.

– Откуда у тебя такая интуиция или чуйка, Расти? Это талант от рождения или опыт жизни?

– Сложный вопрос, а может и нет. Всегда хочется верить в свою яркость и индивидуальную особенность. Я всегда чувствовал свою проницательность. Знаешь, не просто так, наверное, я стал психологом и даже будучи юристом я больше занимался терапией и спасением клиентов, я не любил закрывать сделки где были проигравшие. Пастор сам выдавал в себе свои намерения, он много задавал вопросов о жизни в штатах, о дороге сюда. Он спрашивал об эмигрантах в Лос Анжелесе. Он спрашивал о семье Гарольда, о моей. Спрашивал о семье, но тут же начинал разговор о своей. Точнее больше всего о ней, о Хуаните. В тот последний вечер на острове он сказал: «Если утром твой друг проснётся, то он будет жить, и мы с вами попрощаемся, если нет, то тебе придётся вернуть его жене инвалидом, либо сообщить ей о его смерти». Он сопереживал мне. В тот вечер он рассказал немного о своей истории с Хуанитой.