Науковедческие исследования. 2016

Конечно, пример атомной бомбы – исключительный случай технологии, и едва ли он способен стать уроком для технологического развития в целом, которое совершенно справедливо не должно восприниматься в апокалипсическом духе и де-факто не является апокалипсическим. Д. Эглер привлекает внимание к другому – именно к тому, что «безотносительно к мирному / немирному характеру технологий “дьявол” содержится в самой логике UFAIL “цель оправдывает средства”. И выход – в принятии новой методологии технологического развития, в соответствии с которой необходимо ввести технологический прогресс в рамки обязательной научной экспертизы на стадии разработки технологий. Такая экспертиза предусматривала бы системный анализ разрабатываемых технологий – всех их возможных последствий для человека, общества, природы. В конце концов, технологическое развитие должно служить не каким-то группам людей и их эгоистическим целям, но человечеству как глобальной системе самосохранения» [3, с. 112].

О необходимости измерения технологического развития этическим фактором целостного человека на стадии разработки технологий пишут многие исследователи, высказывая идею новой этики инженерии и обосновывая эту идею следующим образом. Коллективное дело технологии имеет объективное моральное измерение, поскольку, как и всякое дело, может принести людям и благо, и вред. Значит, нужна просто иная этика инженерии, чем традиционная «обвинительная» этика, которая навязана аутсайдерами технологии, стремящимися возложить вину за показавшие себя «вредными» технологии на их разработчиков персонально или на коллективного разработчика. Требуемая этика – не назначение аутсайдерами коллективных либо персональных «виновных», но принятие на себя ответственности инсайдерами в течение всего времени разработки технологии. В этом – существенная разница между обеими прикладными этиками, зафиксированная в научной литературе, в частности разграничением между понятием «пассивная ответственность» (когда ответственность на кого-то кем-то возлагается) и понятием «активная ответственность» (когда кто-то сам принимает на себя ответственность). В области «активной ответственности» исчезает проблема коллективной ответственности (на самом деле – безответственности) или, во всяком случае, эта проблема не столь явно дает о себе знать, как в области «пассивной ответственности». «Активная ответственность» инсайдеров технологии означает, что они уже в фазе технологического замысла берут в расчет его возможные вредные последствия и думают об их предотвращении, тем самым наделяя технологию социальным и моральным измерениями. При этом, конечно, остаются риски неудач в подобном менеджменте технологии, но главное – чтобы такой технологический менеджмент был во всех фазах технологической разработки, начиная с фазы замысла технологии, и большего требовать просто нельзя [6, с. 222–230; 4; 5; 9; 12, с. 14–21; 18, с. 22–29].

Оригинальную картину превращения технологического прогресса в процесс производства «монстров», когда творцы новых технологий, увлеченные чисто технологической задачей, не задумываются о последствиях своего творчества для человека и общества, рисует Я. Ван дер Лаан (США), проводя весьма тонкий и глубокий анализ знаменитого научно-фантастического романа Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей». В сущности этот роман, полагает Я. Ван дер Лаан, – предвидение «фильмов ужасов» технологического развития. Монстр Франкенштейн – не что иное, как биотехнология, созданная ученым Виктором Франкенштейном, который дал ей свое имя. Само имя Виктор знаменательно – «победитель», слишком поздно понявший, что технологическая победа обернулась монстром. «В научной фантастике Мэри Шелли, – пишет Я. Ван дер Лаан, – определенно присутствует реальная наука. Однако было бы просто глупо анализировать, насколько “Франкенштейн” точен в научном отношении. Гораздо важнее мотивы написания такой книги и в отношении ее главного героя, и в отношении связи его фантастических экспериментов с реальной картиной последующего научного и технологического развития. Почему не предположить, что в ужасных экспериментах Франкенштейна Мэри Шелли описала свое – быть может, интуитивное – предвидение будущего предельного “раскрепощения” научной и технологической мысли? Ведь описываемые в романе устрашающие возможности науки и технологии представляют бледную копию всего того, на что, например, способна современная биомедицинская наука и технология. То, что во времена Мэри Шелли трудно было даже вообразить, сегодня становится фактом, и приходится констатировать, что “сегодняшняя научная фантастика – это завтрашний научный факт”» [17, с. 299].