Навье и новь. Книга 1. Звездный рой

Тот вошёл опасливо, осторожно ступая на цыпочках. Подошёл к одру, где среди перин на высоких подушках покоилось странное существо: вроде и дед, вон и бородка топорщится и нос крючком, но нет, приглянувшись, замер на расстоянии внук, от деда одна бородка и осталась, остальное – жёлтая ссохшаяся сморщенная плоть. Он даже вздрогнул, когда она, плоть, зашевелилась и ожила тихим ослабшим голосом.

– Подойди, – Иосиф помолчал, будто собираясь с силами, – я долго не решался сказать… Тебя всё твои детские забавы уносили куда-то. Галстуки, значки, ну да ладно, пройдёт.

Он снова откинулся на подушки, чёрные провалы глазниц потухли, широкий рот скривило обидой: ты, жизнь, обсчитала меня, а я ведь сто ю большего.

Да, Иосиф покидал этот мир с оскорблённым сердцем, и ничего не мог с этим поделать.

– Про клятое время, внук, про клятое. Никакого светлого будущего не жди. Оно (это время) вырвало моё сердце. Оно лишило мечты. Я богател и в одночасье лишился всего. О чём мечтать? К чему все труды? Но ты помни!

Далее он поведал «своей кровинушке» о тайне клада, кубышке, зарытой под берёзами покинутого в черноземье дома.

– Найди, заклинаю, там и тебе хватит и потомкам моим, – костлявая рука схватила внука за отворот рубахи, тот было попятился. – Помяни моё слово – всё вернётся. Люди клады свои зарыли, кто не успел, сейчас копают, уж я-то знаю людей. Повидал. Они и за винтовки-то схватились не ради идеи…

Нет! Жизнь свою обустраивать пока счастье улыбнулось. Шанс. А счастье оно общим не бывает.

Внук вышел на свежий воздух после затхлого сумрака, в котором умирал дед и весь день, и последующие дни, проходил сам не свой. Зачем-то подошёл к директору, уточнил, когда у него отпуск, попросил перенести на лето. На первомайской демонстрации рассеянно споткнулся и чуть не выронил лозунг.

– Эй, не спотыкаться, держать равнение в шеренгах!

* * *

От тягучих размышлений его встряхнула война. Встряхнула и призвала на фронт. Грамотность и природная изворотливость пригодились и тут. Его оставили при штабе корпуса.

Дороги войны он исколесил в стареньком ЗИСе, сопровождая корпусную документацию.

В сорок третьем бравый капитан с медалями на груди трясся на ухабах черноземья. Ему было поручено в прифронтовом городишке организовать новое помещение под штаб. Когда он услышал название населённого пункта, то вздрогнул всем телом, начальник штаба спросил:

– С вами всё нормально? Мне кажется вы слушаете, товарищ капитан, вполуха, всё где-то витаете в облаках…

– Никак нет.

– Вот и прекрасно. Поезжайте, у вас два дня.

Штабной ЗИС, преодолевая бездорожье, полз, проваливаясь в глинистую жижу по самые оси. Шофёр натружено крутил баранку. Капитан сидел рядом и жадно всматривался в придорожные сёла. Оно?! Вздрагивало его сердце, – вроде вон и дом на пригорке и берёзки у ворот.

– Что за село?

Обращался он к шофёру.

– Так вы у нас штабной, вам и карты в руки.

– Да, – озадаченно отворачивался капитан.

Карты этого района он перебирал особенно усердно, складывал аккуратной стопочкой, за что получил благодарность он начальника штаба.

– Учитесь, товарищи, обязанности свои исполнять не абы как!

ЗИС затормозил на площади, перед домом с высоким крыльцом. Дом, видимо, был построен ещё до революции, потом много раз перекрашивался, сейчас он красовался облупленной синей краской. На крыльцо выскочила дородная женщина в телогрейке. Увидела машину, наглаженного капитана и засуетилась.

– Ждём, ждём и в доме прибрали. Ваши нынче на мотоциклетках приезжали, и строго настрого предупредили, мол, будет штаб, готовься, Клавдия.

Женщина бочком уважительно скатилась с крыльца к штабному офицеру.

– Мы своим завсегда рады, – стрельнула она глазками, – кстати, проголодались, небось, так я сейчас распоряжусь и вас, и солдатика вашего накормят.

Капитану явно нравилось такое уважительное обхождение, он зарделся и заулыбался.

– А что, хозяюшка, накрывай, а я пока огляжусь, определюсь тут у вас.

Так и осталось заклятие деда не исполненным. Лежит та кубышка под спудом в земле, берёзки ей шепчут, что на свете белом происходит, кубышка вздыхает: значит не время, но надежды не теряет… Помнит она, помнит слова того, кто зарывал её дрожащими руками: «Ты дождись, родимая, люди-то взбалмошные, счастье поищут по земле и снова к кубышечкам своим вернуться. Нет его счастия для всех. Враки всё это и блажь. Они себя плохо понимают».

Капитан озорно козырнул хлебосольному председателю в юбке:

– Ну, Клавдия, спасибо за хлеб и соль.

Оглядел на прощание окрестности, изъезженные гусеницами танков, и махнул рукой:

– Живы будем, может, встретимся.

И укатил, и больше не вспоминал, и не сожалел о кубышке. Дед, ты хоть и умудрённый был, и житие своё вспоминал богатое, да что-то упустил ты, не усмотрел в людях. Мир изменился, к нему другой подходец теперь нужен. Другие карьеры строить. Капитан покосился на новенькие погоны и, деловито одёрнув гимнастёрку, шагнул в будущее.

* * *

Юный Эразм заканчивал медицинский институт, когда в его жизни случилась любовь.