Навеки твоя Эмбер. Том 2

— На ближайшем созыве парламента его следует подвергнуть публичному осуждению! Мы заставим старого негодяя ответить за его преступления!

— Но, джентльмены, — мягко запротестовал Букингем, обгрызая баранью косточку. — Лорд-камергер вел дела честно и на уровне своих способностей.

Это вызвало протест.

— Честно? Этот кровопийца вконец разорил нас! Откуда он взял деньги на строительство этого дворца?

— Да он такой же тиран, как Кромвель!

— Выдал дочь за герцога и решил, что он тоже Стюарт!

— Он ненавидит Палату общин!

— Он всегда был в сговоре с епископами!

— Он величайший негодяй в Англии! Ваша милость, вы слишком мягкосердечны!

Букингем улыбнулся, снисходительно пожав широкими плечами:

— Нет, мне с вами не потягаться, джентльмены. Вас слишком много, а я один!

Он еще не закончил обед, когда прибыли офицеры короля. Оказалось, Букингем отправил посыльного во дворец еще раньше, а парня из таверны использовал для придания большего драматического эффекта всему спектаклю, чтобы вызвать заинтересованность и сочувствие окружающих. Офицеры вошли в комнату, возбужденные и запыхавшиеся, крайне удивленные тем, что они увидели: его милость действительно сидит здесь, ест, пьет и беседует. Они приблизились, чтобы арестовать герцога, но тот просто отмахнулся от них:

— Дайте мне закончить обед, господа. Сейчас я буду в вашем распоряжении.

Офицеры переглянулись, смутились, но потом отошли в сторону и стали ждать. Пообедав, герцог вытер рот, очистил вилку и, положив ее в футляр, который убрал в карман. Потом отодвинул в сторону посуду и встал:

— Ну, джентльмены, я пошел сдаваться.

— Да не покинет вас Господь!

Когда он шагнул к двери, офицеры выскочили , вперед и хотели скрутить ему руки, но герцог жестом остановил их:

— Я могу еще ходить сам, господа.

Обескураженные, стражники потащились следом за Букингемом.

Когда герцог появился в дверях таверны, раздался взрыв радостных криков, и приветственных возгласов. Герцог широко улыбался и махал рукой. Толпа стала принимать угрожающие размеры: она запрудила улицу, и на расстоянии в несколько сотен ярдов в обоих направлениях движение остановилось. Остановились коляски, повозки и тачки, остановились портшезы; люди стояли у открытых окон и на балконах. Этот человек, обвиненный в предательстве короля и страны, стал национальным героем: так как он оказался в опале, то стал тем единственным придворным, которого не обвиняли во всех прежних и нынешних бедах государства.

Неподалеку его ждала карета, Букингем сел в нее. До Тауэра было немногим больше полумили, и весь путь герцога до крепости сопровождался громкими криками и шумом толпы. К карете тянулись руки, за ней бежали мальчишки, девушки бросали герцогу цветы. Самого короля не приветствовали с таким энтузиазмом, когда тот вернулся в Лондон несколько лет назад.

— Не терзайтесь, добрые люди! — кричал людям Букингем. — Меня очень скоро выпустят.

Но при дворе думали совсем иначе, и в конюшне его величества слуги и кучера бились об заклад, что герцогу не сносить головы. Король лишил его всех официальных должностей и назначил на них других людей. Его враги, а их было несметное количество, и все — весьма влиятельные лица, развили бурную деятельность. Однако у герцога тоже были союзники, во всяком случае, одна очень темпераментная союзница — его кузина Каслмейн.

Как раз за три дня до этого Барбара и ее служанка Уилсон проезжали как-то в сумерках по Эджуер-роуд, возвращаясь из Гайд-парка. Вдруг, откуда ни возьмись, появился старик нищий, очевидно, он прятался где-то в кустах, и бросился к карете, заставив кучера остановиться. Тот, яростно ругаясь, наклонился, чтобы хорошенько стегнуть попрошайку плеткой, но не успел он изловчиться, как нищий уцепился за открытое окно кареты и протянул грязную руку к графине.

— Прошу вас, ваша светлость, — заныл он, — подайте милостыню бедному человеку!

— Убирайся отсюда, дрянь вонючая! — вскричала Барбара. — Бросьте ему шиллинг, Уилсон!

Но нищий продолжал упрямо цепляться, хотя карета уже поехала.

— Ваша светлость довольно прижимистая для дамы, которая надевает в театр жемчужное ожерелье стоимостью в тридцать тысяч фунтов!

Барбара быстро взглянула на него, ее глаза потемнели от гнева.

— Да как ты осмеливаешься так говорить со мной? Я велю тебя поймать и высечь! — Она сильно ударила его по руке веером. — Убирайся, негодяй! — Она раскрыла рот и громко закричала: — Харви! Харви! Останови карету, слышишь!

Кучер натянул вожжи, и, когда колеса замедлили бег, нищий улыбнулся, показав два ряда великолепных зубов.

— Ладно, миледи, оставьте шиллинг себе. Вот… я дам вам кое-что взамен. — Он бросил ей на колени сложенный лист бумаги. — Прочтите это, если дорожите своей жизнью. — И когда карета остановилась и кучер бросился, чтобы поймать мерзавца, тот с неожиданной ловкостью пустился наутек, больше не хромая. На прощанье он оглянулся и скорчил гримасу, прижав к носу большой палец.