Навеки твоя Эмбер. Том 2

Букингем поклонился, Карл улыбнулся ей и дружески поцеловал в губы. Во взгляде Фрэнсис была взволнованность и трогательная настороженность — ни на мгновение не покидало ее ужасное сознание того, что она утратила прежнюю красоту. Изменилась вся манера поведения; словно пытаясь компенсировать невозвратимое, Фрэнсис стала нервно оживленной, всегда старалась понравиться, но в глазах сквозила тоска.

— О ваше величество! Как я рада, что мы встретились! Ведь в последний раз я видела вас больше недели назад…

— Извините, у меня сегодня множество дел… совещание совета, посланники…

Фрэнсис приходилось слышать подобные слова много раз прежде, когда король говорил их другим женщинам. Тогда, помнится, она журила его за ложь, и они весело смеялись. В те дни она надо всем весело смеялась.

— Мне бы хотелось, чтобы вы пришли на ужин. Вы сможете прийти сегодня? Я пригласила многих… — быстро добавила она.

— Весьма благодарен, Фрэнсис, но сегодня я буду занят: не могу нарушить обещания. — Ему больно было видеть ее разочарование, ему стало неудобно, и он добавил: — Но завтра вечером я свободен и смогу прийти к вам, если хотите.

— О, прекрасно, сир! — Лицо Фрэнсис мгновенно осветилось. — Я закажу все, что вы особенно любите, и попрошу Молл Дэвис устроить представление! — Она повернулась к Букингему: — Вас я тоже приглашаю, ваша милость, — с леди Шрусбери, конечно.

— Благодарю вас, мадам. Если смогу — непременно приду.

Фрэнсис сделала реверанс, мужчины поклонились и пошли дальше по коридору. Несколько минут Карл молчал.

— Бедная Фрэнсис, — произнес он наконец. — У меня всякий раз сердце разрывается при взгляде на нее.

— Она сильно подурнела, — согласился герцог. — Но, по крайней мере, она хоть перестала жеманничать . За последние два месяца я ни разу не слышал ее глупого хихиканья. — Потом небрежным тоном добавил: — О, Лодердейл рассказал мне об эскападах ее величества прошлым вечером.

— Полагаю, все уже слышали об этом. Никак не думал, что у нее хватит смелости.

Вчера вечером Катарина, одевшись простой горожанкой, вышла из дворца и в сопровождении миссис Бойнтон отправилась поглядеть на церемонию обручения в Сити. Разумеется, без всякого приглашения. Надев маски и в фальшивых париках, женщины смело вошли и смешались с другими гостями. Но в толпе женщины оказались разделенными и не могли найти друг друга, поэтому королева была вынуждена нанять портшез. Такого рода шалости позволяли себе многие дамы и джентльмены, но Катарина никогда прежде не осмеливалась на такие авантюры. И во дворце все были шокированы, когда узнали, что их маленькая и тихая, как мышь, королева решилась выйти таким образом в большой и путающий мир за стены своей крепости.

— Говорят, она вся дрожала, когда вернулась, — продолжал Карл. — Но через несколько минут уже весело смеялась, рассказывая о своей проказе. Носильщик портшеза, который доставил ее в Сити, был ужасный грубиян, говорила она, а извозчик наемной кареты оказался пьяным в стельку, и она боялась, что карета опрокинется вместе с ней! — Казалось, история очень забавляла Карла. — Все в городе ворчат, что я веду страну прямиком в ад! А из Катарины вышел бы неплохой шпион, не правда ли? Надо бы почаще посылать ее в город.

Но Букингем взглянул на Карла осуждающее

— Это было весьма неблагопристойное поведение. Хуже того, весьма опасное. (Подобное довольно часто случалось в Сити, когда — возводились новые здания.) Совсем рядом протекала беспокойная Темза, и с реки слышались крики лодочников и торговок устрицами. Букингем снимал три комнаты на четвертом этаже под фиктивным именем — ему нравилось изобретать себе вымышленные имена. На этот раз он выбрал имя Эр Иллингуорт.

Герцог, в турецком халате, тюрбане и в туфлях с загнутыми носами, крепко спал, вытянувшись на длинном диване у камина, где горела горка каменного угля. В комнате было душно и полутемно, день клонился к вечеру, а герцог спал с полудня.

В дверь постучали один раз, потом еще, ибо храп герцога слышался из-за двери. Когда постучали в четвертый раз, он встрепенулся, сел с красным и распухшим от сна лицом, тряхнул головой и встал с дивана. Но открыл дверь только после того, как выяснил, кто пришел.

В дверях стоял толстый коротконогий пастор, одетый в сутану и сандалии, на голове с тонзурой — капюшон, в руках — молитвенник.

— Добрый вечер вам, отец Скруп.

— Добрый вечер, сэр. — Пастор слегка задыхался, он слишком быстро поднимался по лестнице. — Я очень спешил, но я присутствовал на молитве ее величества, когда получил записку. — Он заглянул через плечо герцога в полуосвещенную спальню. — Где больной? Я не могу терять времени…

Букингем закрыл дверь за пастором, спокойно запер ее на ключ и опустил его в карман халата.

— Здесь нет больного, отец Скруп.

— Нет больного? — удивленно взглянул на него пастор. — Но мне сказали… посыльный сказал, что здесь умирает человек…

Он сел на стул с высокой спинкой, герцог налил два стакана Канарской мадеры, передал один пастору и сел поближе.