Навеки твоя (СИ)

И я вдруг ощутила мощную волну чисто женской первобытной ненависти к этому Николаю Бессонову. Не за деньги, не власть, а за то, что угрожает моим близким я хочу стереть этого гада в порошок.

За Эмиля, за себя, за нашего малыша. За Андрея и Антона, Алену, которая пожертвовала ради меня и ребенка жизнью.

Во мне рос леденящий душу страх. Я представляла, как меня хватают, выбивают информацию о муже или пытают, но впервые этот ужас не взял надо мной вверх. Не заставил оцепенеть. Я сохранила возможность думать.

— Меня узнают, — сказала я. — Арестуют.

— Я же делал тебе документы. Пойдешь туда под другим именем, Дина. Немного поменяешь внешность. Тебя там не ждут.

В чем-то он прав. В аэропорту знали, что на мое имя куплен билет, а благотворительность — последнее, чем может заняться женщина в моей ситуации. Ориентировки на каждом углу не висят. Да и если меня арестуют… что с того? Если Андрей успеет его убить — оно того стоит. Если я пойду и сделаю все правильно — все закончится. Сегодня. Через несколько часов.

Главное, пройти охрану на входе и попасть внутрь.

— И как мне поменять внешность? Косметики нет. Платье испорчено…

— Твои вещи в багажнике, — сказал Андрей. — Все, что ты у меня бросила. Там есть, что тебе нужно?

Несколько секунд я смотрела вдаль, собираясь с силами. Было страшно. Страшно, черт возьми. И даже ладонь Андрея не придавала уверенности.

— Можно попросить у тебя телефон? — тихо спросила я, а когда Андрей передал трубку, набрала мамин номер. — Мам?

Голос показался странным, а затем я поняла, что перед тем, как ответить, она смеялась, поэтому такие интонации. На заднем плане я услышала лепет малыша и широко улыбнулась вопреки всему, проникаясь к ребенку нежностью. И еще сильней убеждаясь в том, что должна сделать.

— Да. Дина? Ты когда к нам приедешь?

Я не смогла сразу ответить — горло сдавило кольцом. Пусть у них все будет в порядке, прошу. Что бы ни произошло здесь — пусть у них все будет хорошо!

— Не знаю, мам.

Когда звонишь попрощаться и скрываешь это — всегда трудно говорить и голос грустный, как ни изображай радость.

— А мы сказали «баба»!

— Врешь, — заподозрила я, а она начала убеждать меня в обратном. Было так здорово говорить с мамой, пока киллер сжимал кровавой рукой мое плечо. Говорить и знать, что где-то есть прекрасное место, где есть радость и смех, повседневные прекрасные мелочи из которых складывается жизнь и не пахнет кровью.

Я с закрытыми глазами слушала, как малыш гулит в трубку. Я хочу, чтобы это было правдой. Хочу услышать, как он скажет «папа».

— Феликс там? — сквозь слезы спросила я. — Позови его.

— Ну что? — жестковатый, очень недовольный голос вернул меня в реальность. Я открыла глаза и вытерла слезы с нижних век.

— Ничего хорошего. Следи за ними, — попросила я. — Если завтра не позвоню, даже не думайте возвращаться. Оставайтесь там.

— В смысле? — не понял тот.

— Насовсем, Феликс. У Эмиля были деньги на офшорных счетах. Устраивайтесь, как можете, и не возвращайтесь назад.

Когда я отключилась, на сердце лежал камень. Андрей сжал пальцы, пытаясь поддержать, но я дернула плечом. Он сбивал меня с делового настроя. Делал маленькой, слабой, а мне нельзя искать опору сейчас, иначе я не смогу пойти туда одна.

— Как тебя надо навести?

— Это не сложно. Ты справишься. Я покажу фото, найдешь его в толпе и пройдешь мимо. Близко не подходи. Пойдем, посмотрим вещи. Скоро встреча.

Дорожная сумка валялась в багажнике. Я отыскала одно из своих красных платьев, босоножки были только черные, сумка тоже. Косметика валялась в отдельном пакете — Андрей собрал все, что у меня было. Много я не брала, но хватит. Если поярче накраситься, приодеться и иначе уложить волосы, узнать меня будет сложнее. Мужчины в этом вообще фишку не рубят. Я пройду.

Я накрасилась, не пожалев туши и алой помады. Даже тени использовала — темные, сильно выделив глаза. Уложила волосы. Переодевалась я в машине. Села одна, стянула грязное платье, а затем приспустила стекло.

— Ты не мог бы меня осмотреть? Вдруг на мне кровь.

Андрей стоял, спиной оперевшись на дверцу. Он удивленно обернулся, но сел рядом. Я была в нижнем белье и почему-то ощутила неловкость, пока он осматривал спину, шею, вытирая пятнышки влажной салфеткой. Мы любовники, но я начала стесняться.

— Все, — с ожесточением он смял салфетку в кулаке.

Я натянула платье через голову и обернулась. Андрей молчал, темные глаза стали жестокими — не злыми, но словно утратили выражение. Он стрелял с тех пор, как ему сломали руку? Не помешают последствия неудачно сросшегося перелома совершить выстрел? Андрей размял правую кисть и начал потуже заматывать эластичным бинтом.

Я хотела спросить, но передумала, наблюдая, как ровно ложится бежевый бинт виток за витком. Андрей по-своему упрямый, как и Эмиль. Если он планирует — значит, уверен, что сможет.

Было страшно делать этот шаг, но он необходим. Несмотря на то, что после Бессонова второй жертвой Андрея может стать Эмиль.

— Готова? — Андрей улыбнулся и я выбросила все мысли из головы, когда он пересел за руль.

Я справлюсь.