Наверно это сон

— О, коробку тряпок! Что еще я могу купить на свои деньги? Я покажу тебе.

Бросив торопливый взгляд на отца, мать предупреждающе протянула руку, но было поздно. Тетка схватила со стола нож и уже разрезала бечевку на коробке.

У нас что здесь, ужин или базар? — спросил отец.

— Может быть, немного позже? — предложила мать.

— Нет, — загорелась тетка мстительной радостью, — пусть он жрет, если хочет, мой аппетит потерпит, — и распахнула коробку.

Извлекая вещь за вещью — кофточку, нижнюю юбку, чулки, — она блаженно объявляла их названия и цену. Наконец она вытащила на свет большие белые панталоны и восхищенно повертела их в руках. Отец резко повернул стул, чтобы их не видеть.

— Разве они не прекрасны, — лопотала тетка, — смотри, какое кружевце по краю. И так дешево. Только двадцать центов! Там, в магазине, есть совсем маленькие. У некоторых бедных женщин совсем нет попы! — она захихикала. — Когда я их держу на расстоянии вниз головой, они выглядят, как горы в Австрии.

— Да, да, — сказала мать поспешно.

— Ха! Ха! — продолжала она, совершенно очарованная своей покупкой. — Что поделаешь? У меня жирный зад. Но это ли не чудо? Двадцать центов, и я могу носить то, что в Австрии носят только баронессы. И такие удобные, и так аккуратно скроены. И эти пуговицы. Смотри, как здесь открывается. "Крик моды", — сказала она. А помнишь, какие мы носили в Австрии? Мы заправляли их в чулки. Летом и зимой мои ноги выглядели, как цыганская гармошка.

Отец не мог больше сдерживаться.

— А ну-ка, убери прочь эти штуки! — взорвался он.

Тетка испуганно отшатнулась. Потом она сузила глаза и выпятила свои упрямые губы.

— Не ори на меня!

— Убери это! — он ударил кулаком по столу так, что затанцевали тарелки, и желтые лапшинки свесили свои тонкие шеи через их края.

— Пожалуйста, Берта, — взмолилась мать, — ты знаешь, как...

— И ты на его стороне? — прервала ее тетка. — Уберу, когда захочу. Я ему не рабыня!

— Ты сделаешь то, что я говорю?

Тетка хлопнула себя рукой по бедру.

— Когда захочу! Тебе пора знать, что женщины надевают на свою задницу.

— Прошу тебя последний раз, грязная сука, — отец отодвинул стул и медленно поднялся в гневе.

Давид заплакал.

— Пусти! — тетка оттолкнула сестру. — Тоже мне праведник, не может смотреть на пару панталон. Он что, писает водой, как святые, или растительным маслом?

Отец приблизился к ней.

— Я прошу тебя, как просил бы смерть! — он всегда это говорил в моменты гнева. Его голос звучал тонко и с пугающей жесткостью. Это значило, что он сейчас ударит. — Ты уберешь?

— Только попробуй! — закричала тетка, размахивая панталонами перед самыми глазами отца.

Она не успела отступить, как его длинная рука метнулась, и со злым лаем он вырвал у нее панталоны и разодрал их на две части.

— Вот тебе, сука! — рычал он. — Вот тебе горы в Австрии! — и он их швырнул ей в лицо.

Тетка бешено прыгнула на него, растопырив когти. Не сжимая кулака, он толкнул ее ладонью в грудь, и она ударилась о стену. Его глаза пылали сатанинской злобой. Он повернулся на каблуках, сорвал с крючка у двери шляпу и пальто и величаво удалился.

Тетка повалилась на стул и заплакала, громко и истерично. Сестра, сама с влажными глазами, пыталась утешить ее.

— Сумасшедший! Псих! — прорывались сквозь рыдания теткины слова. — Дикая скотина! — она подняла с пола панталоны. — Мои новые панталоны! Что он имел против них? Чтоб его голову так же разодрали! Ох! — слезы текли по ее щекам. Пряди ее рыжих волос свисали на липкий лоб и нос.

Мать, утешая, гладила ее по плечу.

— Ша, дорогая сестричка. Не плачь так, дитя. Ты надорвешь себе сердце.

Но Берта запричитала еще сильнее.

— Зачем я коснулась ногой этой вонючей земли? Зачем я сюда приехала? Десять часов в душном цеху. Бумажные цветы. Тряпичные цветы. Десять длинных часов. Боишься пописать лишний раз, чтобы бригадир не подумал, что ты увиливаешь от работы. И теперь, когда после стольких потов я купила то, что приятно моему сердцу, этот мясник раздирает их! Ай!

— Я пыталась спасти тебя, сестра. Тебе уже пора знать его. Слушай меня, у меня есть немного денег. Я куплю тебе новую пару.

— О! Горе мне!

— И даже эти можно починить.

— Чтоб его сердце так же болело, как мое. Их уже не починишь.

— Смотри, они порвались точно по шву.

— Что? — тетка открыла наполненные мукой глаза, посмотрела на панталоны и вскочила со стула, — он бросил их в меня, швырнул прямо в лицо. Он ударил меня о стену. Я не останусь здесь больше ни минуты. Я не выдержу больше, чем минуту. Я соберу свои вещи. Я ухожу! — она направилась к двери.

Мать поспешила за ней.

— Подожди, — упрашивала она, — куда ты пойдешь? Уже ночь. Пожалуйста, я молю тебя!

— Куда угодно. Я уехала из Европы, чтобы избавиться от своего тирана-отца. И вот что я нашла здесь — сумасшедшего. Чтоб на него наехал троллейбус! Разрази его, Всемогущий Господь!

Она убежала, громко плача, в свою комнату. Мать грустно последовала за ней.