Navsegda

произноситься тягуче, типа «Аан-уа», но где-то в средней школе ей надоело объяснять

разницу в произношении, и теперь она просто Анна.

На нашу утреннюю встречу она явилась с затянутыми в высокий хвост волосами, в

толстовке и мешковатых спортивных штанах, в которых, худая как щепка, ничуть не

казалась полной. Было совершенно очевидно, что толстовку она натянула на голое тело, и

я тогда поняла: вот как Анна добивается своего! Вот как она сводит мужиков с ума. Она

выглядит обнаженной, будучи полностью при этом одетой. И не дает ни малейшего

намека на то, что делает это специально.

— Милая толстовочка, — съязвила я, сняв солнцезащитные очки и сев за стол

напротив Анны.

Порой меня беспокоили мысли, что моя обычная, средней комплекции фигура,

рядом с ней кажется толстой, что черты моего простенького, чисто американского лица

лишь подчеркивают то, насколько экзотично лицо подруги. Когда я шутила по этому

поводу, она напоминала мне: «Это США, детка, и ты здесь — блондинка. Куда ни плюнь,

тут в фаворе блондины». Я понимала, о чем она говорит, хотя считала, что у моих волос

какой-то грязный, почти мышиный оттенок.

Несмотря на свою потрясающую внешность, Анна никогда не гордилась ей. Когда я

говорила, что мне не нравится моя маленькая грудь, она отвечала, что у меня длинные

ноги и задница, за которую она бы убила. Сама же подруга с отвращением жаловалась на

свои короткие ресницы и «трольи» колени. Так что, может быть, мы все в этом

одинаковы. Может быть, все женщины найдут к чему придраться в своей внешности.

Анна расположилась на веранде с кексом и чаем со льдом. Когда я села, она

поднялась, чтобы меня приобнять.

— Будешь убивать меня за вчерашнее?

— За что именно? — спросила я, открывая меню. Не знаю, зачем я его взяла. По

субботам я всегда завтракаю яичницей по-бенедиктински.

— Если честно, я даже не помню, что случилось. Смутно помню только обратную

поездку домой на такси и как ты сняла с меня туфли и накрыла одеялом.

Я кивнула.

— Так и было. Я потеряла тебя часа на три, а потом нашла наверху в ванной, так

что не могу сказать, до чего вы там с тем парнем из тренажерки дошли, но могу

представить…

— Нет! Я перепихнулась с Жорой?

— Что? — опустила я меню. — Нет, с парнем из тренажерки.

— Его Жорой и зовут.

— Парня из тренажерки зовут Жорой? — Нет, ну это, конечно, не его вина, что его

так зовут. Парням по имени Жора сам бог велел ходить в тренажерки, но это так смешно.

— Это кекс с отрубями?

Анна кивнула, и я отломила от него кусочек.

14

— Мы с тобой, наверное, единственные люди на свете, которым нравится вкус

кексов с отрубями, — заметила она, и, вероятно, была права.

Мы с ней частенько находим, что в чем-то поразительно схожи, и ярче всего это

сходство проявляется в отношении еды. Совершенно неважно, разделяет ли кто-то с тобой

любовь к дзадзике3. Это никоим образом не повлияет на твои отношения с этим

человеком, но почему-то все эти вкусовые совпадения родили между нами крепкую связь.

И я точно знала, что Анна сейчас тоже закажет яичницу по-бенедиктински.

— Так вот, я видела тебя целующейся с Жорой из тренажерки, но понятия не имею,

что там было между вами дальше.

— О, похоже, не так далеко мы и продвинулись, потому что хоть сейчас еще и рань

несусветная, а он уже успел настрочить мне сообщение.

— Сейчас одиннадцать утра.

— Знаю-знаю. Просто что-то шустроват он. Но мне было приятно, — призналась

подруга.

— Что будете заказывать? — подошла к нам незнакомая официантка. В возрасте и

немного помятая.

— Привет! Кажется, мы незнакомы. Я Анна, — представилась подруга.

— Дафна. — Официантка, в отличие от Анны, не горела желанием завязывать

приятельские отношения.

— А что случилось с Кимберли? — спросила подруга.

— Не знаю. Я просто заменяю ее сегодня.

— Ясно. Тогда не будем вас задерживать, — сказала я. — Две порции яичницы по-

бенедиктински, и чай со льдом для меня.

Как только она отошла, мы с Анной возобновили прерванный разговор:

— Я подумываю о том, чтобы ввести для себя кое-какие запреты, — начала

подруга, предлагая мне отпить ее чая, пока я дожидаюсь своего. Я отказалась. Попить ее

чай — значит, распрощаться со своим. Анна с чистой совестью потом выдует весь мой

стакан. Я знала ее достаточно давно, чтобы в нужный момент и незаметно для нее

проводить между нами невидимые границы.

— Да? Например?

— Нужно что-то радикальное.

— Звучит неплохо.

— Воздержание.

— Воздержание?

— От секса.

— Я поняла, о чем ты. Просто удивилась. С чего это вдруг?

— О, эта мысль пришла мне сегодня утром. Мне двадцать шесть, и прошлой ночью

я так упилась, что сама не знаю, переспала с кем-то или нет. Так ведут себя распоследние

потаскушки.

— Ты не потаскушка, — отозвалась я, впрочем не вполне уверенная в этом.

— Ты права. Я не потаскушка. Пока.

— Ты могла бы перестать пить. — У меня с выпивкой были интересные