Навстречу судьбе

«Я и любила его и ненавидела. При одном воспоминании о нем мысли мои разбегались, делалось невыносимо жутко. Но слез уже не было. Видимо, выплакала все. Когда он собрался совсем к ней, я не вытерпела и пошла с ним вместе. Я вам еще не сказала, кто оказалась моей соперницей? С нашего поселка моя бывшая подруга. Когда-то у нас на заводе в расчетном отделе работала и, разумеется, мы с ней делились секретами. Вот уж поистине справедлива поговорка “Не делись с подружкой, а делись с подушкой”. И она, мне даже ее по имени не хочется называть, сказала, что обо всем уже с ним договорились. Я стояла как вкопанная и не знала, что сказать. Единственный выход нашла — поругаться. У меня язык запинается, а она смеется, говорит: “Гордости в тебе нет!” У меня ее действительно нет, потому что он через два дня опять вернулся ко мне. И я с радостью приняла его. Неделю был мир. По старой памяти ходили в кино. А та его везде караулила. У нее двое детей в интернате, а у меня одна — и дома. И мне, конечно, его некогда ублажать. Я все думаю, что же он в ней нашел? На вид невзрачная, правда, одевается хорошо. Чем же она его как женщина завлекала? Чем она лучше меня? Ведь все, как говорится, при мне. И фигурой, и лицом Бог не обидел. И вроде хозяйка я неплохая. В квартире всегда чисто. Ребенок ухожен. Питанием тоже обеспечены были вдоволь. В чем же причина? Может, я лишнего грубила ему? Так не должна же я на него молиться, если он приходил пьяный или мало денег приносил! А может, наплодить ему кучу детей, жизнь-то бы и наладилась? Нет. Тут дело, по-моему, не в детях и не в ссорах. Ведь любил же он меня, любил — точно знаю! Потом стал говорить: “Без той жить не могу!” Непостоянный какой-то. И сам мучился и меня терзал. А когда в очередной раз собрался к той, я не выдержала, выкинула все его вещи. И вдобавок пошла и окошко у нее разбила. Стою, кричу ей, чтобы люди слышали: “Иди выходи, забирай его совсем, этого кобеля распутного. Вот все его пожитки. Пусть больше ко мне не возвращается!” А у самой на душе кошки скребут. Как же я буду жить без него? Как я его забуду? Успокаиваю себя, шепчу: “Я его должна забыть во что бы то ни стало!” Но он из моей памяти не уходил. И я продолжала твердить: “Прости меня, Виктор, прости. Может быть, того, чего я тебе не дала, она даст! Будь счастлив! Я тоже должна жить. У меня ребенок. Я мать. И я люблю свою дочь. И буду ее воспитывать. Не должна она слышать постоянные наши скандалы. Прости и ты меня, Оленька. Когда ты вырастешь, я постараюсь тебе объяснить, как все получилось, почему ты лишена такого счастья — расти с отцом”.

Я думала: одной, притом без постоянных ссор и скандалов, легче будет, а мне стало без него еще тяжелей. Людей стала избегать, которые приставали с расспросами. Да и чем они могли помочь? Лицемерными охами-вздохами? Счастье не какая-то подачка, которую кто-то мог бы одолжить. А между прочим, мы с ним на автобусной остановке каждый день виделись. Это было пыткой, выдержать которую не каждый бы мог. Сменила работу, коллектив. И это не помогло.

“Эх, Виктор, Виктор, — думала я, — и тебе сейчас не легче”. Хотелось все снова ему простить, забыть все обиды и позвать назад, но приходил он, поневоле вспоминалось все старое, и опять у меня возникала непреодолимая ненависть к нему. Мы ссорились, и я, как прежде, с треском выгоняла его. А сама до утра ревела. Даже во сне плакала. Иногда вставала по утрам, а подушка вся от слез мокрая.

Как-то он мне сказал, что это наше с ним испытание. Все равно, дескать, через год, другой мы будем жить вместе. “Нет, милый, — ответила я, — не бывать этому. Умерли мы друг для друга”. И он после этого долго ко мне не приходил. А я по-прежнему металась по дому как загнанная зверушка. И не находила себе места.

Однажды, чтобы не сойти с ума от одиночества, придумала себе друга. Говорю ему: “Дружок, давай с тобой переписываться”. И мы переписывались с ним. Всю душу я изливала, а он мне. Я за него писала и плакала. На другой день, когда ехала на работу, по пути опускала письмо в почтовый ящик. Через неделю оно ко мне приходило с печатью на конверте. А когда мне становилось лучше, забывала про него. Но стоило мне затосковать, заново вспоминала о своем дружке. И писала ему: “Прости меня, дружочек, я не писала тебе, потому что мне было хорошо. Теперь я опять с тобой. И, наверное, надолго”. В другой раз писала, чтобы он меня не осуждал, если я где-то не так вела себя. Но порой брала бумагу, а мысли путались, я разревусь и не напишу ни одной строчки.

Где-то я слышала, что жизнь — это сцена, а люди — артисты. Тогда в отчаянии подумала я: “Что ж, если я артистка, то должна сыграть свою роль по-настоящему!” И стала злой и обидчивой эгоисткой. Мне казалось, что все счастливые жены, которым я дико завидовала, в душе смеются надо мной. И я беспрестанно в мыслях угрожала: “Ну, подождите же, подождите, я сполна расплачусь с вами за все мои слезы. Заставлю ваших мужей изменять вам! Да простит меня Господь Бог, но я в этом буду находить свое утешение”.