Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией

Подобно Пржевальскому, Ухтомский приходит к выводу, что народы Азии инстинктивно тянутся к династии Романовых. Подвергаясь насилию и эксплуатации со стороны Запада, Восток ждет спасения от императора в Петербурге: «Чем бодрее на Азию наступает Европа, тем светлее… озаряется в устах молвы и предания Белый Царь»^{270}. Эта тема стала часто повторяться и в редакционных статьях Ухтомского. В подборке статей, опубликованной вскоре после Боксерского восстания 1900 г., он утверждал, например, что жители Монголии и Тибета стремятся оказаться под российским владычеством: «Переходная ступень между нами и китайцами — монголы убежденно и бесповоротно усвоили этот взгляд на Россию и ее Верховного вождя… Тибетцы, поддерживающие весьма тесную связь с нашими бурятами, мало-помалу глубоко проникаются тождественными мыслями»^{271}.

Строительство Сибирской железной дороги явно указывало на то, где лежит будущее России, и Ухтомский призывал своих соотечественников исполнить свое истинное предназначение:

С той далекой поры, что… блеснул творческий путь самодержавного сознания, озаривший душу ее [Москвы] правителей, — с той далекой поры наступавший на нас огнем и мечом Восток властно притягивает взоры русских людей, будит в них дремлющие силы и сказочную отвагу, зовет их к подвигам и движению вперед: за грани тусклой действительности, к славному и светлому неизреченному будущему! <…> В Азии для нас, в сущности, нет и не может быть границ, кроме необузданного, как и дух русского народа, свободно плещущего у ее берегов необъятного синего моря^{272}.

Заявление Ухтомского о том, что у России нет границ в Азии, можно понимать двояко. С одной стороны, в этом можно увидеть громкий призыв к бесконечной экспансии. И действительно, в другом месте своей книги князь пишет: «Мы до сих пор не имеем, да и не можем найти за Каспием, Алтаем и Байкалом ясно очерченного рубежа, естественно точно демаркационной линии, за которой бы кончилось собственно “наше”»^{273}. Но в то же время предыдущую цитату можно понять в том смысле, что между Россией и Востоком нет разделения, поскольку им обоим чужд Запад. В эпоху, когда царские привилегии постоянно осаждались призывами к реформам европейского толка, таким как введение парламента и конституции, идеология восточничества давала прекрасный аргумент в пользу сохранения самодержавного статус-кво.

* * *

В течение короткого периода на рубеже веков Восток особенно сильно завладел русским воображением. Те, кому надоели бесконечные споры о том, должна ли Россия искать свое истинное предназначение на Западе или возрождать славянское наследие, настаивали на третьем пути: Россия должна вернуться к своим азиатским корням. Два века правления монголов, как полагали сторонники таких взглядов, сделали Россию ближе к Востоку, чем к Европе.

Поэтов Серебряного века и мистически настроенных людей привлекал порядок, который они считали более духовным. В то же время некоторые консерваторы полагали, что находящийся под самодержавным правлением Китай более подходил на роль «родной души» для России, которой угрожали демократические влияния Запада. Другие соглашались с утверждением князя Ухтомского о том, что восточная природа России давала ей моральное право захватывать территории на Дальнем Востоке, поскольку, в отличие от британского колониализма, у царя были исключительно дружественные намерения.

По правде говоря, Эспер Эсперович не призывал отказываться от аннексий на Востоке. Он предсказывал, что царь в конце концов присоединит Китай к своим владениям, но такое присоединение произойдет мирным путем, согласно логике общего наследия и схожих интересов. Даже Николай II иногда соглашался с такими мыслями. Министра финансов Витте эти идеи устраивали, поскольку они поддерживали его собственные амбициозные замыслы в отношении Азии.

Хотя восточничество Ухтомского никогда не было основным движущим фактором российской политики на Дальнем Востоке, оно отразило определенные представления при дворе и среди образованной общественности о месте России в мире. Более того, перед лицом растущего соперничества за влияние на Дальнем Востоке восточничество было привлекательной доктриной, поскольку в ней Россия выступала в свете закона и морального превосходства.