Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией

Идеология восточничества была слишком заманчива. Вдохновленный такими личностями, как Ухтомский, император начал вести крайне рискованную политику на Востоке, кульминация которой наступила в момент катастрофического столкновения с Японией в Маньчжурии. В итоге восточничество как элемент российской политики пошло ко дну вместе с российским флотом в Цусимском проливе. Таким образом, восточничество не пережило войны с Японией. Тем не менее его влияние надолго пережило революцию 1917 г. На протяжении всего XX в. русские продолжали верить — хотя и пользовались при этом другой политической терминологией, — что их страна едина с Азией в борьбе против упадочного, меркантильного Запада.

ГЛАВА 4. PÉNÉTRATION PACIFIQUE [33] . Сергей Витте

Распространение нашего влияния на Маньчжурию начато было не путем завоевания, а мирным делом постройки дороги. Это заключение есть, несомненно, только вопрос времени, и не должно… силой оружия ускорять его разрешение.

Сергей Витте

^{274}  

В январе 1904 г., незадолго до того как разразилась война с Японией, Московский Художественный театр давал первое представление новой пьесы Антона Чехова «Вишневый сад». Действие как таковое вращается вокруг надвигающейся продажи когда-то чудесного имения с торгов. Владелица, легкомысленная Любовь Раневская, не может оплатить причитающиеся платежи по какой-то полузабытой закладной. На ее званые вечера собираются почтовый чиновник и начальник станции, «да и те не в охотку идут». Вишневый сад — это анахронизм, который обречен пасть жертвой нового века, как и тот класс, который когда-то имел власть и богатство благодаря таким владениям. Новый порядок угрожает даже физически: «В стороне, возвышаясь, темнеют тополи: там начинается вишневый сад. Вдали рад телеграфных столбов, и далеко-далеко на горизонте неясно обозначается большой город, который бывает виден только в очень хорошую, ясную погоду».

После грустных «Дяди Вани» и «Трех сестер» Чехов хотел предложить публике что-то более веселое. Своей приятельнице он писал о своем сочинении: «Вышла… у меня комедия, местами даже фарс»^{275}. И действительно, большинство героев изображаются явно сатирично: мадам Раневская — безнадежно непрактичная землевладелица, чей кошелек опустошается никчемным любовником в Париже; ее столь же беспомощный брат Гаев, который растратил свое состояние на леденцы. Еще там есть витающий в облаках вечный студент Трофимов, эксцентричная немка-гувернантка Шарлотта, старый слуга Фирс и другие разнообразно карикатурные персонажи.

Лишь одна роль не была такой комичной. Единственным практичным человеком в пьесе Чехов изобразил купца Ермолая Лопахина. Сын деревенского лавочника, который разбогател благодаря усердному труду и деловому чутью, Лопахин является квинтэссенцией человека, который сделал себя сам, прямым антиподом праздного дворянства и чудаковатых интеллектуалов. Он прекрасно осознает свое скромное происхождение, и все остальные персонажи, находящиеся выше по социальной лестнице, согласны с этим. И все же Лопахин любит своих друзей, несмотря на их снобизм, и поначалу изо всех сил стремится помочь Раневской выпутаться из затруднительного положения. Однако если средство спасения, которое он предлагает, имеет смысл, то предполагаемая благодетельница и не думает следовать его совету. Когда Лопахин предлагает ей заработать столь необходимые средства, сдавая в аренду часть земли городским отдыхающим, Раневская приходит в ужас: «Дачи и дачники — это так пошло, простите».

Неудивительно, что вишневый сад уходит с молотка. Покупателем оказывается сам предприимчивый Лопахин. Он планирует реализовать свои капиталовложения, срубив плодовые деревья и построив домики, которые он будет сдавать в аренду горожанам. Заключительный аккорд пьесы весьма выразителен. После того как Раневская покинула свое родовое имение, занавес падает и «слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву».

Если Чехов думал, что публика будет веселиться, то он жестоко ошибся. Хотя тема пьесы — упадок русского дворянства — вовсе не была оригинальной, она задела за живое. Константин Станиславский, режиссер Московского Художественного театра, назвал «Вишневый сад» поистине великой трагедией^{276}. В газетных рецензиях выражалась подобная точка зрения, и даже большевистский литературный критик Анатолий Луначарский полагал, что пьеса невыносимо грустна^{277}.