Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией

Гире все же попытался улучшить положение, назначив компетентного представителя к цинскому двору в 1891 г.^{535}. Новый посол, граф Артур Павлович Кассини, имел большой опыт службы при немецких дворах и пользовался большим уважением своих коллег[66]. Граф Владимир Николаевич Ламздорф, один из его начальников, был доволен этим назначением, отмечая: «Он очень остроумен и тонкий наблюдатель»^{536}. Внук итальянского дипломата, поступившего на русскую службу в царствование Александра I, Кассини был космополитом старой школы. Он безупречно говорил по-французски, с акцентом — по-русски и, несмотря на хорошее владение английским языком, настаивал на присутствии переводчика, когда имел дело с англоязычными коллегами^{537}. Личная жизнь Кассини, которую один из гостей Пекина охарактеризовал как «скандальную хронику», не мешала ему очень умело вести дипломатическую интригу в сложной обстановке. Благодаря во многом ему Россия сумела восстановить свою репутацию в Китае^{538}.[67]

Во время правления Александра III считалось важным избегать войны за границей, чтобы наладить внутренние дела. И все же, подавляя экспансионистские устремления своих наиболее агрессивно настроенных подданных, «царь-миротворец» не искоренил окончательно их имперские мечты[68]. На протяжении его правления эти устремления претерпели крупные изменения. При Александре II Центральная и Восточная Азия служили предохранительными клапанами для честолюбивых генералов, недовольных невозможностью завоевать Османскую империю после Крымской войны. Если перефразировать одного ученого, эти кампании являлись выражением «компенсаторного империализма»^{539}.

В то время как Скобелевы и Муравьевы завоевывали себе славу в степях и пустынях Центральной Азии и на берегах Тихого океана, их соотечественники по-прежнему больше всего желали покорить Константинополь. Унижение России на Берлинском конгрессе поубавило эту тягу. В результате во время правления Александра III те, кто жаждал имперских завоеваний, начали рассматривать Дальний Восток не в качестве компенсации, а как свое истинное предназначение. На рубеже XX в. редактор либеральной ежедневной газеты «Россия» писал:

До войны [1877-1878 гг.] господствовало мнение, что история зовет Россию завершить свою миссию в восточном вопросе и окончательно утвердить крест на Св. Софии. После Берлинского конгресса рассудительные люди стали говорить о том, что еще не пришла пора прибивать щит на воротах Царьграда. История, бесспорно, зовет Россию на восток, но — на другой восток. Народ двигается за Урал, и государство должно идти за ним и даже впереди его. Там, за Уралом, открывается необъятный простор для русской мощи, и нет той Европы, которая помешала бы нам расширить свои владения в любом направлении^{540}.[69]

ГЛАВА 7. ИНТЕРВЕНЦИЯ

Александр III решительно сопротивлялся соблазну добиваться имперской славы в Азии, однако его наследник оказался гораздо более восприимчив к ее чарам. Унаследовав трон в октябре 1894 г., новый царь сразу же столкнулся с кризисом на восточной границе, вызванным войной Японии и Китая из-за Корейского королевства. По этому вопросу Петербург сначала занял позицию осторожного нейтралитета. Николай II недолго размышлял, прежде чем направить Россию по более агрессивному пути.

Корея долго была яблоком раздора между Китаем и Японией. В конце XIX в. династия Цин относилась к полуострову как к своему вассалу. Такое отношение возникло примерно в 1400 г., когда в первые годы правления в Корее династии Ли китайский император соблаговолил принять присягу корейского монарха на верность. Как и в других подчиненных государствах, китайцы посадили в корейской столице Сеуле своего наместника, который, когда мог, вмешивался в местные дела. Основная обязанность Пекина как сюзерена состояла в предоставлении военной защиты. В последний раз этот долг был исполнен в 1590-х гг., когда армии династии Мин помогли отразить японское вторжение. Это был отнюдь не первый случай, когда два государства скрестили шпаги из-за Кореи. Однако спустя два с половиной века Япония сегунов, удалившись в добровольную изоляцию, довольствовалась лишь неофициальными торговыми и дипломатическими отношениями с заморским соседом. В то время Корея тоже в значительной степени отрезала себя от остального мира, заслужив прозвище «королевства-отшельника»^{541}.