Читаем Назад к Мафусаилу полностью

Пожилой джентльмен. Я преисполнен глубочайшего уважения к блистательным открытиям, которые подарила нам наука. Но открытия, сударыня, способен делать даже дурак. Любой ребенок в первые годы жизни делает больше открытий, чем сделал Роджер Бэкон{208} в своей лаборатории. Я, например, еще в семь лет открыл, что у осы есть жало. Но я не требую, чтобы вы за это преклонялись передо мной. Поверьте, сударыня, самое последнее ничтожество способно открыть самые поразительные явления природы — нужно лишь быть достаточно цивилизованным, чтобы найти время для занятий и суметь изобрести соответствующие инструменты и приборы. А что получается в итоге? Открытия лишь подрывают веру в простые религиозные предания. Сперва мы не имели представления о космическом пространстве. Мы верили, что небо — это всего-навсего потолок комнаты размером с землю, комнаты, над которой расположена другая. Смерть была для нас лишь переходом из нижней комнаты в верхнюю или, если мы не повиновались священникам, падением в угольный погреб. На этой нехитрой основе строилось все — религия, нравственность, право, образование, поэзия, молитва. Но едва люди стали астрономами и создали телескоп, их вера рассеялась. Стоило им перестать верить в небо, как они разуверились и в боге, потому что, по их представлению, он живет на небе. Когда сами священники утратили веру в бога и уверовали в астрономию, они, переменив имя и одежду, стали называть себя мужами науки и докторами. Они основали новую религию, в которой место бога заняли чудеса и таинства, творимые с помощью научных инструментов и приборов. Раньше люди поклонялись величию и мудрости господней, теперь они глупо вперились в пространство, измеряемое миллионами миллиардов миль, и обожествили всеведущего непогрешимого астронома. Они воздвигли храмы для его телескопов. Затем, посредством микроскопа, они заглянули в свое собственное тело и обнаружили там не душу, в которую верили прежде, а миллионы микроорганизмов. Они вперились в них так же, как в миллионы миль пространства, и воздвигли для микроскопов храмы, где приносились кровавые жертвы. Люди жертвовали даже собой, отдавая свое тело в руки жрецов микроскопа, которых, как и астрономов, они боготворили за всеведение и непогрешимость. Таким образом, наши открытия не только не сделали нас мудрей, но лишили и той крупицы ребяческой мудрости, которая была нам дана. Я согласен с вами только в одном: они расширили наши познания.

Зу. Чепуха! Знакомство с фактом не есть еще знание факта. В противном случае рыба знала бы о море больше, чем географы и биологи.

Пожилой джентльмен. Очень метко замечено, сударыня. Самая глупая рыба отнюдь не хуже многих моих знакомых географов и биологов знает, как величав океан.

Зу. Вот именно. Даже самый непроходимый дурак, глядя на компас, может сообразить, что стрелка всегда обращена к полюсу. Но неужели, осознав этот факт, он становится умней?

Пожилой джентльмен. Нет, сударыня, не умней, разве что самодовольней. Но я все-таки не понимаю, как можно быть знакомым с фактом и не знать его.

Зу. Разве не бывает так, что вы видите человека и не знаете его?

Пожилой джентльмен(его наконец осенило). Ах, как это верно! Разумеется, бывает. Один из членов нашего клуба путешественников усомнился в правдивости того, что я рассказывал о своем пребывании на Южном полюсе. У себя в Багдаде я вижу этого человека чуть ли не каждый день, но знать его не хочу.

Зу. А что бы вы знали о нем, если б имели возможность взглянуть на него пристальней, через лупу, или рассмотреть каплю его крови под микроскопом, или вырезать его органы и произвести их химический анализ?

Пожилой джентльмен. Безусловно, ничего. Исследование такого рода лишь усугубило бы отвращение, внушаемое мне этим человеком, и укрепило бы меня в решении ни при каких обстоятельствах не знаться с ним.

Зу. Но ведь таким образом вы познакомились бы с ним гораздо ближе.

Пожилой джентльмен. Я никогда не опущусь до близкого знакомства с подобным субъектом. Я дважды посетил летние спортивные состязания на Южном полюсе, а этот человек смеет утверждать, что он побывал на Северном, хотя это вообще вряд ли возможно, поскольку Северный полюс находится посреди моря. Он хвастается, будто повесил на него свою шляпу.

Зу(со смехом). Он просто знает, что путешественники занимательны лишь тогда, когда врут. Но, может быть, посмотрев на этого человека через микроскоп, вы усмотрите в нем кое-что хорошее.

Пожилой джентльмен. Я не желаю усматривать в нем хорошее. Кроме того, сударыня, ваши слова дают мне смелость признаться в одной своей мысли, настолько передовой и дерзкой, что я до сих пор не отваживался высказать ее из боязни сесть в тюрьму, а то и угодить на костер за кощунство.

Зу. Ого! Что же это за мысль?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное
Лысая певица
Лысая певица

Лысая певица — это первая пьеса Ионеско. Премьера ее состоялась в 11 мая 1950, в парижском «Театре полуночников» (режиссер Н.Батай). Весьма показательно — в рамках эстетики абсурдизма — что сама лысая певица не только не появляется на сцене, но в первоначальном варианте пьесы и не упоминалась. По театральной легенде, название пьесы возникло у Ионеско на первой репетиции, из-за оговорки актера, репетирующего роль брандмайора (вместо слов «слишком светлая певица» он произнес «слишком лысая певица»). Ионеско не только закрепил эту оговорку в тексте, но и заменил первоначальный вариант названия пьесы (Англичанин без дела).Ионеско написал свою «Лысую певицу» под впечатлением англо-французского разговорника: все знают, какие бессмысленные фразы во всяких разговорниках.

Эжен Ионеско

Драматургия / Стихи и поэзия