Назад к Мафусаилу

Лубин(взволнованно и обиженно, но с достоинством и без горечи). Извините, мистер Барнабас, но прежде чем дать ответ на ваш вопрос, я хотел бы сказать еще два слова. Мы часто расходились во мнениях, Бердж, и ваши друзья газетчики писали обо мне много нелестного. Но мы долгие годы работали вместе, и, надеюсь, я не совершил ничего такого, что оправдало бы брошенное вами чудовищное обвинение. Вы действительно считаете, что у меня нет совести?

Бердж. Лубин, я не в силах противиться, когда обращаются к моим чувствам; воззвав к ним, вы поступили очень умно. Я готов кое в чем уступить. Не хочу сказать, что вы плохой человек. Не скажу даже, что не люблю вас, хотя вы постоянно старались обескуражить и принизить меня. Однако разум ваш похож на зеркало. Вы чрезвычайно ясно, остро и отчетливо различаете то, что у вас под носом, но не замечаете ни того, что впереди, ни того, что сзади. У вас нет ни предвидения, ни памяти. Вы лишены последовательности, а человеку непоследовательному не свойственны ни честь, ни совесть. В результате вы были на редкость скверным министром и порою на редкость скверным другом. А теперь можете отвечать на вопрос Барнабаса и говорить обо мне все, что душе угодно. Он спрашивал, способен ли я управлять Англией.

Лубин(овладев собой). После всего, что здесь произошло, я особенно горячо хотел бы сказать: «Да, Бердж, способны». Но мне думается, вы сами вынесли себе приговор. Вы олицетворяете то качество, которое было слишком популярно в нашей стране и слишком сильно влияло на нее с тех самых пор, как Джозеф Чемберлен^{171} ввел его в моду, — голую энергию, не подкрепленную ни интеллектом, ни культурой. У вас недисциплинированный ум. Вы не обогатили его необходимыми познаниями, не развили общением с образованными людьми в одном из наших великих рассадников науки. А поскольку я, на свое счастье, обладаю этим преимуществом, мой образ мышления вам недоступен. Скажу честно, именно это и доказывает вашу непригодность. Наступление мира продемонстрировало всю вашу слабость.

Бердж. Вот как? А что же в это время продемонстрировали вы?

Лубин. Вы и ваши союзники-газетчики оттерли меня от руководства. Я ничего не продемонстрировал в мирное время, потому что был отодвинут в сторону.

Фрэнклин. Полно! Сознайтесь-ка лучше, что вы оба преувеличиваете свою роль. Война пошла так, как хотела Англия, но мир оказался совсем не таким, как хотела она, и непохожим на то, каким вы заранее столь бойко изображали его. Ваш мирный договор превратился в клочок бумаги еще до того, как на нем высохли чернила. Государственные деятели Европы проявили свою неспособность управлять ею. Им недоставало двух-трех веков опыта и тренировки. Весь их багаж сводился к нескольким годам адвокатуры или службы в банке, охоты на куропаток или игры в гольф. А теперь, когда на города и гавани нацелены чудовищные орудия, когда гигантские самолеты готовы в любую минуту взмыть к небу и забросать противника бомбами, каждая из которых сносит целую улицу, или пустить на него боевые газы, способные мгновенно умертвить бог знает сколько людей, — теперь мы ждем, что кто-нибудь из вас, господа, выйдет на трибуну и беспомощно объявит нам, таким же беспомощным, как он сам, что снова началась война.

Конрад. Вот именно. Вы, конечно, с большим остроумием попрекаете друг друга после второго завтрака обоюдными недостатками и промахами, но для нас это слишком слабое утешение.

Бердж(сердито). Ну, если пошло на то, скажите сами, чем и кого, сидя у себя в кабинете и перемывая нам косточки, утешили вы, люди, никогда ни за что не отвечавшие и, насколько помнится, не шевельнувшие пальцем, чтобы помочь нам в дни страшного кризиса, который меня лично состарил на десять лет? Назовите хоть один ваш шаг, который помог бы нам во время этой адской передряги.

Конрад. Мы ни в чем вас не виним: вы слишком мало жили. Мы тоже. Неужели вы не понимаете, что жалкие семьдесят лет, которых, может быть, довольно для примитивной крестьянской жизни, слишком малый срок для такой сложной цивилизации, как наша? Флиндерс Петри насчитал девять попыток человечества создать цивилизацию, как это пытаемся теперь сделать мы, и все эти попытки, равно как наша, потерпели неудачу. А не удались они потому, что граждане и государственные деятели умирали от старости или переедания, прежде чем успевали стать подлинно взрослыми и отвыкнуть от варварских забав, сигар и шампанского. Симптомы конца всегда одинаковы: демократия, социализм, избирательное право для женщин. Если мы не поймем, что должны жить дольше, крах наступит еще при жизни нынешнего поколения.

Лубин. Очень рад, что вы, как и я, считаете избирательное право для женщин и социализм признаками упадка.

Фрэнклин. Отнюдь не считаю. Это всего-навсего трудности, которые вам не по плечу. А коль скоро вы неспособны создать социализм, вы неспособны создать цивилизацию и, следовательно, неизбежно возвращаетесь к варварству.