Назад к Мафусаилу

Фрэнклин. Книга Бытия — такое же явление природы, как всякое другое. Коль скоро сказание о саде эдемском пережило века и до сих пор чарует наше воображение, тогда как сотни других гораздо более правдоподобных и занимательных историй вышли из моды и забылись, как прошлогодняя модная песенка, это сказание — научный факт, и долг науки — объяснить его. Вы же утверждаете, что наука и слышать о нем не хочет. В таком случае ученые еще более невежественны, чем дети в сельской школе.

Конрад. Разумеется, если вы находите, что научнее именовать предмет нашего разговора не Адамом, Евой и Эдемом, а филогенезисом бластодермы^{176}…

Сэвви. Без ругани, дядя!

Конрад. Да помолчи ты: я и не ругаюсь. (Лубину.) Если вы предпочитаете, чтобы профессиональные пустомели переложили вам Библию длинными иностранными словами, а затем выдали свою пачкотню за нечто новое, извольте, это могу проделать для вас и я. Почему бы не переименовать Книгу Бытия в «Филогенезис» и не вложить в уста творца такую, например, фразу: «Я создам антипатический симбиоз тебя и твоей самки, ее и твоей бластодермы»? Тогда вас никто не поймет, а Сэвви решит, что вы ругаетесь. Но смысл все равно останется тот же.

Хэзлем. Неподражаемо! И предельно просто: первый вариант — поэзия, второй — наука.

Фрэнклин. Нет, вдохновенный человеческий язык и жаргон педантов.

Лубин(с невозмутимым видом припоминая). Одного из немногих новейших авторов, которых я иногда перелистываю, звали Руссо, и он был деистом вроде Берджа.

Бердж(властно перебивая его). Лубин, неужели ошеломляюще важное сообщение, которое только что сделал нам профессор Барнабас и за которое я навсегда ему признателен, — неужели, повторяю, оно вызвало в вас лишь желание подставить мне ножку, уличив меня в том, что я чужд истинной вере?

Лубин. Сообщение это весьма интересно и забавно, Бердж. На мой взгляд, оно могло бы стать поучительным юридическим казусом, и я, пожалуй, согласился бы защищать его в церковном суде. Но называть его важным я бы все-таки поостерегся.

Бердж. Боже правый! Перед нами профессор, человек, бесконечно далекий от нашей политической сутолоки, человек, целиком отдавший себя науке в самом отвлеченном смысле этого слова, и все-таки я торжественно объявляю его величайшим политиком и самым вдохновенным партийным лидером королевства. Я, Джойс Бердж, снимаю перед ним шляпу и воздаю ему должное, а вы сидите, мурлыча, как ангорский кот, и не желаете ничего понимать!

Конрад(вытаращив глаза). Ого! Чем я заслужил такие комплименты?

Бердж. Чем, доктор? Да тем, что поставили либеральную партию к власти на ближайшие тридцать лет, вот чем.

Конрад. Упаси боже!

Бердж. Теперь с церковью покончено. Благодаря вам, мы выйдем на выборы с одним-единственным лозунгом: «Назад к Библии!» Представляете, как это подействует на избирателей-неангликан? С одной стороны, нам отдадут свои голоса они, с другой — современные образованные скептики-профессионалы. Сельский атеист и первый корнетист местного оркестра Армии спасения^{177} мирно сходятся на деревенской площади и протягивают друг другу руки. Учитель берет свой класс, которому он, в соответствии с поправкой Каупера-Темпла^{178}, читает Библию, и ведет его в музей. Там он показывает детям череп пилтдаунца^{179} и говорит: «Вот Адам, супруг Евы». Когда в лаборатории Оуэнз-колледжа^{180} какой-нибудь очкастый студент начинает добиваться, в чем же состоит подлинно научная концепция эволюции, мы суем ему в руки «Путь паломника»^{181}. Мы…

Сэвви и Хэзлем оглушительно прыскают со смеху.

Что это вам так весело?

Сэвви. Ох, продолжайте, мистер Бердж, продолжайте!

Хэзлем. Неподражаемо!

Фрэнклин. Разве тридцать лет пребывания вашей партии у власти имеют такое уж значение, мистер Бердж, когда у вас впереди еще два с половиной века жизни?

Бердж(решительно). Нет, этот раздел придется изъять из программы. Избиратели на него не клюнут.

Лубин(серьезно). А вот я не столь категоричен, Бердж. Смотрите, как бы этот раздел не оказался единственным, на который они клюнут.

Бердж. Все равно он нам ни к чему. Это не лозунг для партии. Его столь же успешно могут использовать и наши противники.

Лубин. Не скажите. Если мы выдвинем его первыми, общественное мнение прочно отождествит его с нашей партией. Допустим, я вношу в программу требование продлить человеческую жизнь до трехсот лет. Это вынудит Данрина, как лидера соперничающей партии, выступить с возражениями, обозвать меня фантазером и так далее. Тем самым он окажется в положении человека, стремящегося лишить свой народ законных двухсот тридцати лет жизни. Следовательно, унионисты станут партией преждевременной смерти, а мы — партией долголетия.

Бердж(потрясенный). Вы всерьез убеждены, что избиратель на это клюнет?