Назад к Мафусаилу

Сэвви. Правильно!

Бердж. Очень меткое замечание. Никто не властен перевести стрелки часов назад.

Хэзлем. Почему? Я часто это проделываю.

Лубин. Ну, будет, будет. Не слишком ли вы размечтались, дорогой Бердж? Мистер Барнабас, я человек терпеливый, но не скажете ли все-таки, какую пользу или выгоду может принести идея, которую нельзя осуществить? Не спорю, живи люди триста лет, мы были бы мудрее и уж во всяком случае взрослей. Но, надеюсь, и вы не станете отрицать, что задаваться несбыточными целями бессмысленно?

Фрэнклин. Твой черед, Конрад. Ответь ему.

Конрад. Стоит ли? По-моему, им и не хочется жить дольше, чем обычно.

Лубин. Я, конечно, всего лишь шестидесятидевятилетний ребенок, но давно уже отучился с плачем требовать, чтобы мне достали луну с неба.

Бердж. Признайтесь наконец, открыли вы эликсир жизни или нет. Если нет, я согласен с Лубином: мы теряем время попусту.

Конрад. А разве ваше время представляет собой какую-нибудь ценность?

Бердж(не веря своим ушам). Мое время? Что вы хотите этим сказать?

Лубин(с благодушной улыбкой). С вашей высоконаучной позиции, профессор, оно действительно не представляет собой никакой ценности. Во всяком случае, несколько минут праздной болтовни, как мне кажется, пойдут Берджу только на пользу. В конце концов, чем разговоры об эликсире жизни хуже чтения романов или иных развлечений, которым предается Бердж, когда не играет в гольф в Уолтен Хис? Что же такое ваш эликсир, доктор Барнабас? Это лимоны? Простокваша? Или что-нибудь поновее?

Бердж. Не успели мы наконец заговорить серьезно, как вы опять понесли вздор. (Поднимается.) До свиданья! (Поворачивается к двери.)

Конрад(грубо). Ну и умирайте, если охота. До свиданья!

Бердж(колеблясь). Послушайте. До самой смерти Мечникова^{172} я дважды в день ел простоквашу. Он считал, что она гарантирует ему вечную жизнь, но как раз от нее и умер.

Конрад. С таким же успехом можете употреблять пивные дрожжи.

Бердж. Значит, вы верите в лимоны?

Конрад. За десять фунтов в рот их не возьму!

Бердж(вновь опускаясь в кресло). Что же вы рекомендуете?

Конрад(безнадежно махнув рукой). Не пора ли кончать, Фрэнк? Теперь они сидят и слушают меня, раскрыв рот и закрыв глаза, но делают это лишь потому, что я доктор биологии и они надеются получить от меня пузырек снадобья, которое сделает их бессмертными. Вот их представление о науке!

Сэвви. Держись, дядя! Не сдавайся!

Конрад, ворча, садится.

Лубин. Вы сами завели разговор о своем открытии, доктор. Я же лично скажу одно — что отнюдь не разделяю модной теперь веры в науку и берусь доказать, что если за последние полвека церковь часто совершала ошибки и даже либеральную партию порою нельзя было назвать непогрешимой, то уж ученые заблуждались всегда и во всем.

Конрад. Да, если речь идет о субъектах, которых именуете учеными вы. О людях, видящих в науке способ делать деньги, и об их последователях в медицине. Но кто же, по-вашему, не заблуждался?

Лубин. Поэты и писатели, особенно классики. Если они и заблуждались, то редко. Но я прошу вас не предавать мое мнение огласке: голоса медиков и тех, кто верит им, — не такой пустяк, чтобы пренебрегать ими на выборах.

Фрэнклин. Вы совершенно правы: поэзия — подлинный ключ к биологии. Самый глубоко научный документ, которым мы располагаем в наши дни, — легенда об эдемском саде, как справедливо заметила бы еще ваша бабушка.

Бердж(настораживаясь). Что? Что? Если вы можете доказать это, Барнабас, я весь внимание. Продолжайте. Я слушаю.

Фрэнклин. Надеюсь, вы не забыли, что при сотворении своем в саду эдемском Адам и Ева не были смертны и что естественная смерть, как мы теперь говорим, представляет собой не исконную часть жизни, а совершенно особое и возникшее позже явление?

Бердж. Да, да, спасибо, что напомнили. Смерть появилась позднее.

Лубин. А как же случайная смерть? Она-то уж всегда была возможна.

Фрэнклин. Совершенно верно. Перед Адамом и Евой стояла страшная альтернатива — либо случайная смерть и конец рода человеческого, либо вечная жизнь. И то и другое было для них неприемлемо. Они решили ограничить свое бытие тысячью лет и за это время произвести на свет новую супружескую чету. В силу этого им пришлось изобрести естественное рождение и естественную смерть, которые, в сущности, представляют собой лишь способ непрерывно поддерживать жизнь, не возлагая на отдельного человека непосильное бремя бессмертия.

Лубин. Понимаю. Старое уступает место новому.

Бердж. Короче говоря, смерть не что иное, как уступка места. Так оно всегда и было.

Фрэнклин. Да, но старое не должно уходить, прежде чем новое окончательно не созреет. А сейчас мы уходим на двести лет раньше, чем следовало бы.