Назад к Мафусаилу

Лубин. Дорогой Бердж, да разве есть на свете такое, на что избиратель не клюнет, если это умело ему подать? Но мы должны быть уверены в том, что под ногами у нас твердая почва. Нам нужна поддержка людей науки. Достаточно ли они единодушны, доктор, в вопросе о возможности описанной вами эволюции?

Конрад. Да. С начала текущего века, ознаменовавшегося реакцией против Дарвина, все мало-мальски серьезные научные авторитеты склоняются к признанию творческой эволюции.

Фрэнклин. К нему склоняются и поэзия, и философия, и религия. Творческая эволюция становится религией двадцатого столетия, уходящей своими интеллектуальными корнями в философию и науку, подобно тому как средневековое христианство уходило своими интеллектуальными корнями в Аристотеля.

Лубин. Но, разумеется, эта эволюция будет настолько постепенной, что…

Конрад. Не обольщайтесь. Только наши политические деятели улучшают мир так постепенно, что никто не замечает улучшений. Утверждение, будто природа не делает скачков^{182}, представляет собой лишь образчик той благообразной лжи, которая именуется классическим образованием. Природа всегда развивается скачками. Порой она тратит двадцать тысяч лет на подготовку к такому скачку, но когда наконец делает его, он оказывается настолько гигантским, что мы разом переносимся в другую эру.

Лубин(слова Конрада явно произвели на него впечатление). Подумать только! Я останусь лидером партии на ближайшие триста лет.

Бердж. Что?

Лубин. Честно говоря, это жестоко по отношению к тем, кто моложе меня. Вероятно, лет через сто-двести я все-таки должен буду уйти — конечно, лишь в том случае, если удастся уговорить Мими расстаться с Даунинг-стрит^{183}.

Бердж. Нет, это слишком! Вы так ослеплены вашим безграничным самомнением, что не считаетесь с насущнейшими политическими потребностями момента.

Лубин. Понимаю, вы имеете в виду мою отставку. Я не вижу в ней необходимости. Не видел, когда был почти стариком или, по меньшей мере, пожилым человеком. А теперь, когда выяснилось, что я еще юноша, вопрос о ней и подавно отпадает. (Конраду.) Но я хотел бы знать, нет ли других теорий, опровергающих вашу. Не существует ли, так сказать, научной оппозиции?

Конрад. Видите ли, некоторые авторитеты утверждают, что род человеческий не оправдал себя и что новая форма жизни, более приспособленная к условиям высокоразвитой цивилизации, непременно должна занять наше место, как мы заняли некогда место обезьяны и слона.

Бердж. Иными словами, сверхчеловек?

Конрад. Нет, существа, совершенно несхожие с нами.

Лубин. Так ли уж это желательно?

Фрэнклин. Боюсь, что очень. В любом случае мы можем быть уверены в одном: одиночество нам не угрожает. Сила, движущая эволюцией, как бы эту силу ни называли, обязательно разрешит проблему цивилизации. Если ей не удастся сделать это нашими руками, она создаст более способных исполнителей своей воли. Человек — не последнее слово бога, потому что бог никогда не перестает творить. Если мы не сможем осуществить его замыслы, он произведет на свет существа, которые смогут.

Бердж(благоговейно). Что мы знаем о боге, Барнабас? Да и кто о нем что-нибудь знает?

Конрад. Безусловно и достоверно мы знаем о нем только одно. Та сила, которую мой брат именует богом, действует методом исключения ошибок, и если мы окажемся одной из таких ошибок, люди просто исчезнут по примеру мастодонтов^{184}, мегатериев^{185} и прочих неудачных экспериментов.

Лубин(поднимается и начинает задумчиво расхаживать взад и вперед по комнате). Не скрою от вас, джентльмены, все это произвело на меня сильное впечатление. Более того, ваша теория кажется мне, пожалуй, даже интересней, чем вопрос о церковной автономии Уэльса. Но, как политик, я… Гм! А вы что скажете, Бердж?

Конрад. Мы не политики. Мы просто хотим что-то сделать, политики же — люди, которые владеют искусством использовать парламент для того, чтобы никто ничего не делал.

Фрэнклин. Когда у нас появятся зрелые государственные деятели и зрелые граждане…

Лубин(внезапно останавливаясь). Граждане? Значит, простые граждане тоже будут жить по триста лет, как государственные деятели?

Конрад. Разумеется.

Лубин. Признаюсь, об этом я не подумал. (Резко опускается в кресло; видно, что он неприятно озадачен новой стороной дела.)

Сэвви молча, но красноречиво переглядывается с Хэзлемом.

Бердж. Благоразумно ли сразу же заходить так далеко? Не целесообразней ли начать с элиты?

Фрэнклин. На этот счет не беспокойтесь. Все начнется как раз с нее.

Лубин. Рад слышать это от вас. Как вы понимаете, практически вопрос придется решать в парламентских рамках.