– Адриан, мой двоюродный брат. Намечается шикарная туса. Его невеста Олимпия такое придумала… Поедем!
– Нет, – мотаю головой. – Терпеть не могу свадьбы. И никогда на них не хожу.
– Ну, на свою-то хоть придешь? – хохочет Яна, игриво на меня посматривая. Не понимает девочка, какие тучи сгущаются над ее головой.
– А кто тебе сказал, что я женюсь? – вскидываюсь холодно.
– Никогда? – обалдело переспрашивает и застывает на секунду как дурочка с полуоткрытым ртом.
– Никогда, – мотаю башкой и, морщась, добавляю равнодушно. – Пойдем на пляж. Хрена торчать в душном номере…
9
Яна застывает с открытым ртом. Уже, небось, представила себя в свадебном платье и меня рядом. Не вышло, девочка. Птица обломинго прилетела…
– Иди сам, – заявляет категорически. Отворачивает расстроенное личико, прячет глаза, полные слез.
– Как хочешь, – бросаю лениво. Бреду на берег. И почти у самой кромки воды ловлю себя на мысли, что кататься не хочется. Нет куража. Ушел. Испарился от дурацких Янкиных разговоров.
«Кто тебя за язык дергал?» – думаю раздраженно. И, покатавшись пару часов, недовольно бреду обратно. Но там, в моем номере, Яна. А встречаться с ней и говорить не хочется.
Блин! Я предлагал провести весело время и ничего не обещал. Не звал никуда! Так отчего же все эти обиды и страдания? Носилась бы со своей девственностью как с писаной торбой и вручила бы ее какому-нибудь диковатому греку. А мне эти атавизмы на фиг не нужны.
Захожу в близлежащую лавочку за пивом. Выбираю еще какие-то чипсы, фисташки. Беру шоколадку для Яны.
«Ни к чему расставаться обиженными. Сейчас приду, потрескаем на дорожку», – размышляю, протягивая несколько разноцветных купюр продавцу.
– Твоя девочка, красавчик, – смеется загорелый лысый мужик, пробивая чек. Поворачиваю голову к окну и замираю, вперившись взглядом в серебристый кабриолет, больше похожий на НЛО. За рулем сидит атлет с длинными курчавыми патлами и довольно смотрит на Янку, спешащую по дорожке. Открывает ей дверцу. И когда моя вероломная подружка плюхается на сиденье, бьет по газам.
– Кажется, твоя милашка встретила парня покруче, – сокрушенно цокает языком продавец.
– Да у меня этих милашек – целый вагон, – усмехаюсь криво.
Но поднявшись в номер, кидаю все свои покупки на побитый журнальный столик. Ложусь на кровать и бессмысленно пялюсь в потолок.
9
Яна застывает с открытым ртом. Уже, небось, представила себя в свадебном платье и меня рядом. Не вышло, девочка. Птица обломинго прилетела…
– Иди сам, – заявляет категорически. Отворачивает расстроенное личико, прячет глаза, полные слез.
– Как хочешь, – бросаю лениво. Бреду на берег. И почти у самой кромки воды ловлю себя на мысли, что кататься не хочется. Нет куража. Ушел. Испарился от дурацких Янкиных разговоров.
«Кто тебя за язык дергал?» – думаю раздраженно. И, покатавшись пару часов, недовольно бреду обратно. Но там, в моем номере, Яна. А встречаться с ней и говорить не хочется.
Блин! Я предлагал провести весело время и ничего не обещал. Не звал никуда! Так отчего же все эти обиды и страдания? Носилась бы со своей девственностью как с писаной торбой и вручила бы ее какому-нибудь диковатому греку. А мне эти атавизмы на фиг не нужны.
Захожу в близлежащую лавочку за пивом. Выбираю еще какие-то чипсы, фисташки. Беру шоколадку для Яны.
«Ни к чему расставаться обиженными. Сейчас приду, потрескаем на дорожку», – размышляю, протягивая несколько разноцветных купюр продавцу.
– Твоя девочка, красавчик, – смеется загорелый лысый мужик, пробивая чек. Поворачиваю голову к окну и замираю, вперившись взглядом в серебристый кабриолет, больше похожий на НЛО. За рулем сидит атлет с длинными курчавыми патлами и довольно смотрит на Янку, спешащую по дорожке. Открывает ей дверцу. И когда моя вероломная подружка плюхается на сиденье, бьет по газам.
– Кажется, твоя милашка встретила парня покруче, – сокрушенно цокает языком продавец.
– Да у меня этих милашек – целый вагон, – усмехаюсь криво.
Но поднявшись в номер, кидаю все свои покупки на побитый журнальный столик. Ложусь на кровать и бессмысленно пялюсь в потолок.
11
– У папы через неделю день рождения. В этом году юбилей, между прочим. Не знаю, какие там у тебя обиды на семью. Но отец переживает. А ты, придурок, звонишь ему редко. Домой не приезжаешь. Я не знаю, какая собака тебя за задницу укусила, но папе реально плохо. Он не говорит ничего. Но я и сама вижу. Мне кажется, думает, что ты на него обиделся.
– Дусь, – пытаюсь вставить хоть слово. Но сестрица резко осаживает меня, будто я – Нелька, ее несмышленая дочь.
– Помолчи… – и продолжает со вздохом. – Короче, делай что хочешь, бро, но если ты не приедешь, я лично заявлюсь в Питер и откушу тебе голову. Понял?